Алексей Назаров

Ангел

Галка с улыбкой глядела на Мамая.

— Я, выходит, стану ангелицей. А заберут тебя обратно… я что ж, останусь одна, с фигой?

Мамай подумал и сказал: „Могут и забрать. Но… знаешь, я тебя возьму с собой. Ну, у нас, конечно, не положено. Пренце… нде… этого… случаев таких не было. Но я поставлю… ребром. „Или я не ангел? — скажу — или возвращайте с Галкой“.

— Когда же собираться? — с серьезным видом спросила Галка.

— Скоро, Галюша, очень скоро, — возбужденно заверил Мамай. Он заглянул под стол проверить содержимое бутылки. — Щас допьем, у нас еще вон сколько. А последний стаканчик, уже на посошок, на посошок…

Галка, не стерпев, заржала во все горло. Она смеялась, как дура, сползая со стула, и ударяя себя в грудь. И тут из ее рта ручьем хлынула кровь. Обхватив себя за плечи, Галка боком свалилась с дивана на пол. Она каталась по полу и исступленно откашливала под себя кровяные сгустки. Пытаясь чем-нибудь помочь женщине, Мамай выскочил из-за стола. Он свалился на Галку, прижался к ней и, сотрясаемый галкиными конвульсиями, зачастил успокаивающе: „Щас, Галя, щас, это пройдет. Ты не умрешь, я ведь сказал, возьму тебя с собой туда. Или рванем на Алтай. А там воздух, грибы. Там кумыс, знаешь как для легких полезен кумыс? Я устроюсь в школу учителем. Мой Онегин, говорили, лучший в области… и фиг с ней, с Россией, с дежурством этим ангельским. Поживу человеком.

Галкины конвульсии постепенно становились все слабее. Потом она с минуту поскребла ногами пол и затихла. Мамай медленно встал с женщины. Галка была мертва.

В комнату ворвался ветер, грохочущий как электричка. Стало светло и просторно. Тысячи сильных голосов запели: „Пора, Иван Мамаев, собирайся, тебя ждут“.

— Что значит — собирайся, — возразил Мамай. — А Галка? Я же обещал!

— Один, один, Иван Мамаев, — с раздражением ответили голоса. — Какая, на фиг, Галка! Кусикова еще возьми. Залил бульки…

— Щас, не гундите, — в свою очередь раздражился Мамай. — Гундите тут… Присядьте пока. Я быстро, только врежу за упокой ее, вон… И себе — на посошок…

Он подошел к столу на заплетающихся ногах, налил стакан вина и выпил, зачем-то отставив мизинец.

* * *

…Кусиков с Татарином резались в нарды. В дымину пьяный Кусиков метнул „камни“ и, сощурив глаз, нагнулся к доске, пытаясь разобрать выпавшую сумму цифр.

— Мамая птицы унесли, — сказал Татарин, глядя в окно.

— Один-три, блядство… — разобрал наконец Кусиков. — Куда, какие птицы?

С крыльями… — ответил Татарин. Он пододвинулся к окну и расплющил рожу о стекло, глядя куда-то вверх — В небо…

— Мечи камни… крышегон, — проворчал Кусиков. — Ну, давай, давай! Птицы…