Мужчина с разбитым ртом осторожно, как на стекло, присел на край дивана. Его кровоточащие губы были сложены в улыбку. Так устраивается в пыли дворовая собачонка, не сводя
Сев на диван, мужчина тут же попытался прилечь.
Стоп, Мамай, на диван не ложись. Эй, чмо, блохи там
Пусть блохи. Серега, я устал, я хочу спать, взмолился Мамай.
К Галке иди, там в углу матрас. И, Мамай Серега, потряхивая бутылем, стал накапывать вино Людке в стакан, женщина сосредоточенно уставилась на бутылку. Заткнул бы хавальник.
Это была семейная пара, они сидели за столом, устроенным из табуретки, в дальнем углу комнаты. Напротив супругов сидело еще трое мужчин. У них был мрачный вид: вино заканчивалось.
Я хочу спать, Серега. Мне плохо, вы отбили мне грудь, заупрямился Мамай.
Один из собутыльников выскочил из-за
Брюс Ли, блядь! восхитился Серега. Двое других алкашей также промычали что-то одобрительное.
Мамай тяжело поднялся с пола. Отирая с подбородка слезы, окрашенные кровью, он вышел из комнаты.
Сволочи, думал Мамай быдло.
Открыто перечить быдлу Мамай не хотел. К сдержанности призывало многое, а пуще всего игра морской бой. Игру полгода назад придумал Татарин, друг Кусикова. Татарин вручал Мамаю подушку, которой тот закрывал лицо. Потом Кусиков с кентами изо всех сил били по подушке кулаками. Мамай должен был назвать автора каждого удара.
Ночью Людка застукала Мамая, шарящего в карманах ее брезентовой куртки. В этот раз били не только кулаками. Кто-то из мужиков, скорее всего Татарин, ударил черенком лопаты. Мамай ойкнул и упал на колени, зажав ладонями рот. Мужики поднесли ему стакан вина. Едва Мамай поднес его ко рту, Татарин ловко выбил стакан ногой из его рук.
* * *
Какое быдло. Идти было трудно: двухмесячный запой сковал икроножные мышцы. Мамай двигался по коридору, переставляя тело, как циркуль по чертежной доске, медленно и враскарячку.
Сердце пропадало и выныривало затем в животе и ногах. Ночью было еще хуже. Мотор закрутило так, что Мамай, обезумев, кинулся шарить по Людкиным карманам. Хоть бы пять рублей! До Вальки самогонщицы шагов пятьдесят, не больше, за ворота и вправо через дорогу по диагонали. Хлобысь стакан, и господи
Сделав очередной шаг, Мамай потерял равновесие. Он упал бочком на пол и в такой диспозиции немного передохнул. Надо было пройти 5 метров сквозного коридора через кухоньку во внутренний двор. Там еще столько же по асфальтированной площадке, обогнуть цинковый бак со ржавой водой, и пожалуйте во времянку. Галка спала там, в ближней от входа комнате. Ее седые нечесанные лохмы неопрятно обсыпали подушку. Крупный пеликаний нос глядел в беленый потолок. Один глаз приоткрыт, другой, закрытый, нервно подергивался. Края губ покрывала чуть заметная кровяная пленка.
Галка появилась у Кусикова год назад. Говорили, что она с Алтайских краев. Говорили, что бывшая зэчка. Уточняли: не бывшая, беглянка что ли? Галка, напиваясь, ругалась так: Порву на ветошь, как того ментовского пса рвала. На рывке, вот этими руками, обещала она обидчикам. Никто про нее больше ничего не узнал, беглянка не беглянка, зэчка не зэчка.
Галка Алтайская, и звиздец.
Она работала у братьев Шнурковых, владельцев мясной лавки. Скребла металлической стружкой и терла мыльной водой колоду для разделки туш и деревянные поддоны. Взамен пару раз в неделю забирала требуху, желудок, легкие, иногда печенку. Она вываливала зарплату на стол Кусиковым и говорила: Вмазать найди Галка. Пожрать принеси Галка. Подохнете, сявки, Галка закопает.
Кусиков вставал с дивана и деятельно распоряжался: Давай, давай, старая, с Людкой все варите и прокручивайте.
Давай-давай х м подавился, отвечала карга и сгребала субпродукты со стола в варочный таз вместе с пылью и горелыми спичками. Женщины крутили фарш, лепили пирожки. Людка сбывала их у ближайшей троллейбусной остановки. На вырученные деньги Кусиковы накупали свекольного самогона и приглашали гостей. Мамаю давали выпить стакан и вытесняли во времянку. Кусиков громогласно нахваливал Галку гостям. Но очень скоро Галка должна будет умереть. Об этом знали только она и Мамай. Часто, мучимый предутренним похмельем, он слышал доносящиеся из времянки исступленные приступы кашля. Недели две назад под утро Мамай заглянул в ее комнату. Алтайская беглянка, посинев лицом, откашливала за диван кровяные мокроты.
П дец мне пришел, Мамайчик, объяснила Галка.
Мамай закрутился волчком на пороге:
Щас, щас, Галочка, подожди, у Сережи возьму аспирину, или там еще Ты подожди, щас
Эй, Мамай, стой, заорала женщина Во, мля, фельшир! Аспирин, мля, возьму! Зеленки еще возьми, стрептомицина, пиразинамида неси, и курицу!
Пиразими что курицу? А даст Сережа? растерялся Мамай. Галка заржала, в ее груди скрежетали остатки легких.
С тех пор Галке становилось только хуже. Она сохла и разрушалась на глазах. Мамай раз подумал, что Галка в начале рассыпется, как песочный кулич, и только потом умрет.
Сейчас он, пошатываясь от похмелья и побоев, ввалился к ней в комнату, осторожно тронул спящую женщину за плечо. Галка открыла глаза.
Чего тебе?
Мамай обьяснил: Галочка, так вышло Серега, он И Татарин У меня, наверное, сотрясение И колотит, так что
Женщина тяжело сползла с дивана и вытянула из-под него трехлитровую банку, полную гранатового вина: Тащи шлемки с кухни.
После первого литра Мамай сообщил Галке, что любит ее.
Беглянка смеялась, отплевываясь кровью. Мамай разозлился: Я ссал на твое вино! Я дейсвительно это самое
Галка снова заржала и замахала на него рукой.
После второго литра Мамай заплакал.
Галушка ты моя, клянусь тебе как мужчина, министр, при всей этой сволоте, при этой суке Дроздовой, вот так меня обнял и сказал: У вас, дорогой мой, просто уникальное понимание Пушкина. Ваш Пушкин, так считает комиссия, может быть, лучший во всей области. Я, сказал министр беру вас в сферу моей министерской памяти
Чушка ты. Учитель. Возразила Галка. У Кусикова будешь летчиком пока не сдохнешь, а по пьяни соплями махать.
Черный человек, а ты
Мамай закинул в рот полкружки вина и угрожающе продолжил:
Ты учителей не трожь. Среди нас знаешь, кто бывает? Вы, блатные, думаете: А, учитель, Онегин, мля, буревестник. Учителем в нашей России Нечаев-террорист был, Антонов Тамбовский тоже
Галка, улыбаясь, рассматривала Мамая. Понимая, что смерть даже не на пороге, а сидит у нее на коленях, она в последние дни помягчела. Ее скуластое лицо разгладилось и сбросило пару сотен морщин.
Сколько тебе, Мамай?
Тридцать пять устроят? спросил мужчина.
А-а. Выглядишь на полсотни Давно пьешь?
Я, Галуша, пьян давно. Давным-давно. И перья низкие, склоненные, в моем качаются мозгу Кривляюсь, конечно.
Мамай снова заплакал, но ненадолго. Он обтер слезы и сказал:
Лаг, знаешь, что такое? У моряков этой штукой меряют глубину. Умным людям обязательно надо знать свою глубину, знать вот до сюда, до сантиметра. Лет 10 назад я мерился парсеками и ошибся, понимаешь? В итоге я налетел на камень, то есть на подводный риф. На много рифов и утонул. Теперь я утопленник, и ползаю по дну
Мамай встал на четвереньки и показал, как он ползает по дну. Потом налил вина и выпил.
Вот ты и Кусиковы, вы не утопленники, вы морские крабы. Крабам лаги не нужны. Вы ползаете по дну, потому что здесь у вас корм, здесь ваш дом.
Татарин, смотри, услышит эти базары и поставит тебя крабом, сказала Галка. Она махнула стакан и задумалась. Мамай, с трудом удерживая банку, налил себе полный стакан вина. Вдруг его лицо протрезвело, стало каким-то светлым. Мамай отодвинул от себя стакан и сказал Галке: Сейчас выпью этот стакан. Потом еще и еще. А дальше, что дальше Галуша? Я алкоголик? Я алкоголик! Но я не алкоголик.
Мамай придвинулся к Галке и прошептал ей на ухо: Я, знаешь, кто я? Я нелегал. Меня внедрили там. Там я был ангелом, Мамай показал пальцем в потолок. Мне сказали: Иди к людям. Ты будешь смотрящим по России. Ко всем странам приставляются дежурные ангелы. Меня приставили к России. На биоскладе мне выдали тело и душу Ивана Мамаева. Я должен был родиться и прожить жизнь этого человека. По документации к телу Иван Мамаев всю жизнь благополучный учитель литературы, абсолютный трезвенник и заботливый семьянин. Мамай опрокинул стакан и продолжил. У нас ведь никто не хотел идти в Россию. Всех прежних откомандировывали максимум через 50-60 лет, а по вахтовой норме полагается тысяча. Теперь я знаю, почему. Они спились. Спились каждый в своем теле, в своей биографии. Я начал пить в 25 лет. От ужаса, творящегося у вас
у нас в России, от безбожия, лжи, преступлений. Я ведь, как ангел, за все в ответе, я должен быть рядом с каждым преступлением, как врач, обязанный заходить в тифозный барак. А два года назад я стал дезертиром. Я попросту сбежал. Сейчас я прячусь у Кусикова. Но сбежал-то я не от Него, Мамай вновь ткнул пальцем в потолок, Смешно ведь и пытаться. Я сбежал от обязанностей и теперь я просто Мамай. Странно только, что меня не отзывают. Да, в общем сказать, я и не хочу обратно. Получу отставку, возьму тебя, Галуша, и махнем мы с тобой к тебе на Алтай. Шукшинские места, воздух,