Анушаван Гевондян
Танцы с дьяволом
Память людская коротка. Чуть короче жизни. А жизнь, сегодня, скоротечна…
Хотя, можно и вспомнить, если в полицейских и армейских архивах покопаться. В закрытых и секретных докладах разных институтов. Да где эти архивы и институты? Знамо где, на тех же местах. Только чуток сгоревшие и порушенные. Ровно столько чуток, что бы в их сгоревших развалинах теперь прятались танцующие. Горело тогда по всему миру много таких вот зданий. Когда начали туда сводить для надзора и исследований, отмеченных черными узорами, тогда и свершили великую глупость. Свозить и понять, что это, конечно нужное тогда было дело. А вот говорить об этом через прессу и телевидение людям, мол, все под контролем, во всем разберемся, не следовало ни в какую!
Масса, толпа, она на то и толпа. Сначала шепот, потом ропот, потом крики и оры сотен, тысяч и миллионов. К чему, кричали они тогда, держать этих животных! Убить и все дела! Кричали долго, пока сами пропадать не стали, покрывшись узорами. Черными узорами. А когда пропавших стало намного больше, чем кричащих, тут дело и дошло до погромов и пожарищ. Причем, гоняли друг дружку и те, и эти. Гоняли, убивали, насильничали. Легче не стало. Погромы, пожары, ужас и бесконтрольная ярость толпы захлестнули в мгновение ока весь мир. Все потонуло в хаосе.
Ну, может и не все, раз уж начали по всему миру наши отряды сколачивать…
Собирать, да по ходу дела учить, как, да что делать. А тут и наука нехитрая. Чему особенно учиться? Как багром острым ворочать или курок нажимать, чтобы фонтаны напалма явить, большого ума не надо. А вот, как убивать и жить дальше, зная, что рано или поздно и тебя так же пригвоздят к земле, не учили. И не научат. Будешь дрожать каждую минуту и, оставаясь один на один со своими страхами, стараясь спрятать куда-нибудь, где потемнее, будешь биться в колотуне и холодными, липкими от ужаса руками, приподнимать рубашку на теле и, закусив до крови губы, внимательно искать на себе, на своем животе, черные узоры.
Плакать от счастья каждый раз, не увидев ничего на теле и выть, поняв, что чаша сия не минула и тебя. Выть, прячась уже не только от будущих охотников, но и от своего здравого, пока, ума. Царапать и резать свое, по сути, невиновное тело до крови, пытаясь стереть с себя эти узоры. Завораживающие и красивые, по-своему, узоры. Что уж там скрывать, чаруют они всех своей непонятной гармонией. Даже нас, охотников, видевших уже тысячи таких картинок и тех притягивают взгляды. И каждый раз разные, никогда не повторяющиеся. И всегда страшные своей красотой. И всегда ужасные своим знамением близкого и неминуемого конца. Ведь остается тогда человеку либо умертвить себя самого, либо ждать танцев, когда уже другие тебя убьют.
Может даже те, кто вчера мило тебе улыбался или стоял плечом к плечу, в общем горе…
Вспороть себе живот, держать в руках теплые, дымящие внутренности, свои, заметьте, внутренности и кричать от сжигающей тебя боли. Дрожать всем телом, завалиться в лужу крови, что натекла из раны с рваными краями, сучить ногами, скрести пальцами, ломая ногти о землю, сдирая кожу с лица, что прижато агонией к острым камням и рыдать. Рыдать и скулить из последних сил, моля небеса, чтобы смерть пришла быстро. И уже почти остекленевшими глазами увидеть, последний раз испытав кошмар, как черные узоры, по краям разорванного живота, оживут и, потеряв стройность рисунка, мерзко зашевелятся, вновь соединившись над твоей раной, словно сцепившиеся пальцы. Соединиться и нырнуть в эту теплую дыру, что ты сделал сам себе. Нырнуть и возликовать горячей крови. И, умирая, подергиваясь последний раз, ты ощутишь, как каждый изгиб этого узора наливается твоей кровью, разбухает, заполняет все твое остывающее тело и ликует! Ликует, что смерть твоя принесла ей жизнь!
Черные узоры. Метка смерти. Избранность, возложенная черной дланью. Чертовые узоры. Поцелуй дьявола…
Как только это не называли. По всякому, на разных языках, с разной интонацией. Но одно всегда роднило эти слова — страх перед кошмарным концом и ужас от непонимания сути.
Можно гадать, что это и зачем было нам дано. Кем и к чему. Кара ли это за грехи? Награда за века терпеливого ожидания? Болезнь, эпидемия? Не знаю и не хочу думать над этим. Помню, как в самом начале меня изрядно позабавила одна статья очередного умника, в которой он, надо сказать, очень убедительно доказывал то, что это нарушение пигментации, некая болезнь, вызванная развитием техногенной цивилизации, мутация и всякая другая пакость. Все бы ничего, да только выводы он делал из этого просто потрясающие. Давайте, мол, оставим все и уйдем обратно к природе!
В пампасы, в тундру, мать его! И ведь нашлись идиоты, поверили. Бросили и пошли. И померли там и сям, только езди потом по всему миру и сжигай их вонючие трупы в самых неожиданных и труднодоступных местах. Нарушение пигментации, как же! Не видел этот придурок, как на теле, даже чернокожего, проступали эти узоры. Знаете, как это выглядит? Черное на черном? Не верите? И я не верил, пока не разрезали пару сотен людей в Северной Африке. Словно что-то, более черное, чем сама чернота, уж простите за невольный каламбур. Кусок мрака, кусок пустоты на иссиня черном теле. А потом алая кровь, крики, спазмы, огонь. И все становится цветным и шумным.
И начали мы, наивные, верить, что верх берем в этой борьбе бесконечной…
Исчезновений стало меньше. Узоров, правда, не убавилось. Да только все, кто покрывался этой заразой, под колпаком были. А то, что это зараза, тут никто не сомневался. Ведь стоило, скажем, одному из домочадцев этой пакостью покрыться, как через несколько дней, ну, максимум, неделю оно перекидывалась и на окружающих. Приходилось чуть ли не целыми домами людей под карантин брать. Да, тогда это было сложно и дорого. Это сейчас, стоит лишь услышать, что человек влачил свое существование не один, как все затраты укладываются в паре литров напалма и сожженную униформу охотников после экзекуции. Приехали, окружили, вывели всех домашних и соседей и, не разбираясь, кто, чем покрыт…
Ведь и так, рано или поздно, придется и этих отлавливать.
А потом появилась Музыка…
Она действительно появилась. Среди шумов и криков жертв, плача и воя умирающих. Но, поверьте мне, лучше пусть шум от криков и воплей, чем от Музыки. Словно ее кто-то включил. Кто-то, кто вечно на один шаг впереди нас, впереди каждого нашего хода. Жизнь — это вечная гонка со смертью, кто победит, знаю я наперед.
Ах, друзья, вы думали, что контролируете ситуацию? Или, хоть что-то контролируете? Ну, наивные вы мои, по просьбе радиослушателей, целый день в радио эфире, танго. Щелк. К вашему вниманию.
Бум-трамм-пам-пам! Бум-трамм-пам-пам!
Кажется, что она была всегда. Рядом, вокруг, внутри. Просто не дано было нам это слышать раньше. Или время не пришло. А теперь, пожалуйте, звуки этого самого танго, труб и барабанов. И печаль! Такая печаль, что сводит все тело. Ничего не хочется делать и возможности-то и нет, что-то делать. Плакать разве и сжимать живот трясущими руками. Скрючиться где-нибудь в темном углу и плакать от непонятной тоски, что завладела тобой. Потом начинаешь первые попытки слушать ее, понять мотив. Понять, откуда она исходит и почему.
Говорят, что человек — животное, которое может привыкнуть ко всему. Не знаю, как по поводу привыкнуть, но то, что животное, это точно. Слабое и трусливое животное, которое в порывах самолюбования, называет себя зверем. Можно подумать, звери — не те же животные. Бред. Не привыкли мы к ней и не смогли понять эти звуки. Звучит всегда, звучит везде, звучит для всех. Даже глухие начинают танцевать, стоит черным узорам расползтись на их теле. Дергаются, мычат, но ритм держат. Тот же ритм. Что слышат все, каждый день. Днем и ночью.
И растворяются друг в друге ночь и день в боли и в страхе…
Стоит узорам завладеть вашим животом, и вы уже слышите Музыку по-новому. Она уже не просто зовет. Она приглашает, требует, приказывает. И вы, позабыв все, голод, холод и усталость, кидаетесь под открытое небо, кружась и притоптывая, стонете под чарующие звуки, полные печали и боли. Потом приходят охотники и растерзывают ваше тело. А вы, даже разрезаемый на мелкие обрубки и горя в объятиях напалма, продолжаете дергаться, слыша сквозь свои же вопли звуки Музыки. Иногда, по ночам, лежа в холодной постели и свернувшись в клубок, я с тоской слушаю эти звуки и думаю, что может это Судные Трубы играют нам танго? Вот ведь какая ирония. Ждать глас небесный, а получить грустный танец. Станцевать и умереть! Господи, ну почему такой конец?!
Я же не прошу сказать мне, за что. За что и так ясно, доигрались мы. Задержался весь род людской на Твоей земле. Задержался и обгадил эту землю. Так ведь не можем мы по-другому, так созданы, такими приходим и такими уходим. По образу и подобию. Не могли же мы так далеко отойти от этого образа! Решил убить, так убей, к чему мучить нас? Разве осознаем мы, почему такая боль? Еще и эта Музыка! Каждую минуту. И каждую минуту ждешь конца, ждешь рисунков на животе. Смотришь с ужасом и горем на своих близких, ожидая увидеть в скором времени на лицах их печать жертвы. Жертвы охотника! Моей жертвы! Того, кто убьет их своей рукой!
В такие моменты я думаю, что не смогу. Легче убить себя. И придет день, когда так и будет! Господи, как много я рыдаю в последнее время! Как много рыданий несется к тебе сегодня! Не прощения мы просим, смерти просим быстрой! Не надо мучений этих. Прекрати эти танцы! Прекрати, даже если не ты поешь нам эту песню. Пусть дьявол берет свое, получает долгожданную жатву за терпение свое, доказав тебе никчемность нашу! Пусть! Но пусть быстро. Пусть, как животное, но не мучают же животное перед тем, как вести на убой!