Анушаван Гевондян
Люди, живущие в стеклянном доме
Боже! Он что же, знал, куда меня укусить?
Выходит, что я придурок, да, святой отец?
Ох, лучше бы он промолчал, а этот шут гороховый рассмеялся мне прямо в лицо. Впервые в жизни я ударил священника. Ударил плохо, но тот упал и закричал на всю церковь. Он произносил такие слова, что святые угодники, нарисованные на стенах, наверное покраснели. Покраснели или нет, я не успел заметить, ибо в тот же момент я оседлал этого скота, лежащего на полу, и начал бить его дрянной головой об пол. Меня остановили тогда, когда я выдавил ему глаз. Я хотел схватить его за язык и оторвать его, чтобы он не орал мне в лицо. Меня завалили на спину и начали выкручивать руки. Кто-то поднимал святого отца, кто-то бежал за врачом и полицией, но большая часть из них осталась для того, чтобы участвовать в моей казни. В какой момент они решили не сдавать меня в полицию, не знаю, но наряд так и не прибыл. Думаю, все дело в том, что еще до этого случая некоторые все же начали подозревать меня в причастности ко взрыву в участке. И вот они дождались своего часа!
О, как они меня били! Казалось, что люди эти изливают всю свою желчь, набранную с годами. Каждый старался ударить меня, пихнуть, кто-то даже ухитрился в этой кутерьме укусить меня за нос!
Я потерял сознание, когда меня ударил своей тростью по голове директор воскресной школы. Господи! Как же долго они собирались расправиться со мной, как долго! Им не терпелось уничтожить меня за то, что я не был похож на них и ни один из этих скотов не подумал о том, что, может, я совсем и не виновен! Ни один из них не вспомнил о терпимости, той терпимости, о которой они минуту назад так страстно молили своего Бога! Никто не остановился и не спросил, хотя бы себя:
— Эй! А почему этот парень ударил пастора?
Нет! Они кричали:
— Убить его, убить!
Кричали там, где именно на отрицании этого „убить“ и строилась вера в Бога…
Я потерял сознание и очнулся здесь, связанный по рукам и ногам, лежащий на холодных рельсах. Это первый поворот, который делают составы, уходящие из нашего города в соседний. Он настолько крут и так зарос по обеим сторонам буреломом, что машинист заметит меня слишком поздно и не успеет что-нибудь предпринять. Разве для очистки совести нажать экстренное торможение и просвистеть аварийным гудком, как раз к моменту, когда состав, высекая искры из-под колес, не остановится, давно оставив за собой мои обрубки.
Ну что же, надо отдать должное их дьявольскому плану. Ведь из города-то меня тоже не заметят, а веревки, что связывают мои руки и ноги, и так смешаются со мной в один винегрет!
Я лежу, лежу и смотрю на небо. И, улыбаясь сам себе, вспоминаю вчерашний вечер.
Вчера, возвращаясь домой, я сцепился с сильно наглым и подвыпившим парнем на окраине города, не так далеко от этого чертового поворота.
И, только придушив и оттащив в кювет, я рассмотрел его лицо — это был стрелочник. Он жил недалеко от того самого места, где я лежу. Прямо рядом со стрелкой, разделяющей железную дорогу на этом участке на основной путь и на дополнительный, идущий под откос, стоял его маленький домик. Каждую ночь он переводил стрелки с основного на дополнительный, так как ночью поезда не ходили, а утром, получив первое сообщение из депо, переводил обратно. Я знаю всю эту кухню хорошо, ведь до последнего времени я работал обходчиком путей на вокзале. Правда, на случай всяких поломок или непредвиденных обстоятельств, была еще и электроника, но как раз недавно работники железной дороги начали свою очередную профсоюзную бодягу под названием „забастовка“. И этому парню приходилось временно отвечать и за саму эту электронику в станционном корпусе депо.
В тот вечер, бросая на труп стрелочника горстями землю и прошлогодние листья, я подумал, как все смешно и как все шатко.
Вот стоит одному алкашу сдохнуть, а другим козлам валять дурака, не работая, когда надо, и на другое утро под откос уйдет состав, полный ни в чем не повинными людьми!
В один момент я хотел пойти и исправить положение, переведя стрелку на место, но, поразмыслив, передумал — коль так суждено быть, значит так и будет!
А сейчас я думаю о том, успел ли он перевести стрелки на запаску, прежде чем встретил меня, или нет?
Это даже очень интересно, ведь если чуть напрячься, то можно ощутить, как дрожат рельсы под тяжестью вагонов и как гудит уже недалеко скорый утренний поезд.
Я расслабился и жду, ведь ждать осталось очень мало, очень…