|
|
Содержание | приемная
Михаил Белоусов
Кот в сапогах
двадцать лет спустя
Глава 4
Поскольку, как я уже упоминал, отца вовремя на месте не оказалось, то осадить разгулявшегося регента было некому. Как ни странно, дядья и тетки почитали родителя значительно больше, чем надо, и относились к его выходками с преступной снисходительностью. Так что, по всему выходило наследнику престола предпринимать все меры, дабы не допустить кровопролития. Рано утром, еще только солнце позолотило дальний косогор, я выскользнул из спальни и тихонько пробрался на заднее крыльцо. Предстоящая акция могла быть расценена некоторыми, по меньшей мере, как измена Родине, и осуществлять ее было надо в полной тайне. Дверь, не смазываемая, видимо, со времен Людоедовой юности, предательски заржала. Я так и присел, но в доме все было тихо. Пытаясь остаться незамеченным и пригибаясь, я пробирался через заброшенный сад и чуть было не налетел на самого деда. Тот не страдал пристрастием к долгому сну по утрам и спозаранку сидел в кресле-качалке, навостряя саблю старым оселком. Звук соприкосновения ржавого металла и засаленного точильного камня был единственным, что нарушало утренние тишь и благодать. Слава Всевышнему, старик был полностью поглощен подготовкой к войне и не замечал ничего вокруг. Он скрежетал оселком по лезвию, использовал воду из лужи, и оценивал острие на отблеск, протирая саблю подолом мантии с облезлыми горностаями. Вообще-то, у него был вид человека, который всего-навсего собрался зарезать свинью. Ползком я кустами обогнул кресло, а когда глуховатый дед остался достаточно далеко позади, вскочил на ноги и во всю прыть понесся к замку Людоеда.
Бежать предстояло минут двадцать, но не успел я и запыхаться, как носом почуял, что приближается людоедова вотчина. Деревня, ему принадлежащая, звучно именовалась Душные Козлищи. Населяли ее довольно трудолюбивые крестьяне, которые души не чаяли в своем властелине: тот не особо докучал им поборами и ограничивался небольшим ежегодным оброком. Естественно, хозяйства процветали, и холопы, вознося благодарность Господу, старались во всем походить на своего барина, в том числе и нечасто мылись. Считалось даже, что чем интенсивнее в избе запах человека, тем лучше. Раз в год в этой местности к ароматам, исходящим от духокозлищан, добавлялись запахи чисто природного происхождения. Давняя слава Людоеда, как волшебника, базировалась отнюдь не на способности его превращаться в зверей (этого не умеет никто), а на удивительных успехах в огородном деле. Овощи и фрукты, выращиваемые в замке, отличались чудовищными размерами, неповторимыми вкусовыми качествами и, ясное дело, мгновенно раскупались на ярмарке. А добивался Людоед этого гениально простым способом. Фамильный замок был опоясан старинным рвом, вода в котором имела полезное свойство зацветать и тухнуть прямо на глазах. Буквально через год после ее замены ров до краев заполнялся темного цвета жижей, густой, липкой и удивительно вонючей. Она-то и служила прекрасным удобрением. В обязанности крепостных входило по осени, после снятия урожая, вносить новую порцию этой питательной субстанции в почву огорода. Проделывалось это дедовским способом, хорошо зарекомендовавшем себя в ассенизаторских обозах, то есть, с помощью ведра и веревки, прямо с крепостной стены. И вот, из года в год в ясные дни бабьего лета над страной летели паутинки и такой удушливый смрад, что святых можно было выносить даже в детском приюте, расположенном на Дальнем Юге. Люди так и определялись: ежели смердит, стало быть, бабье лето наступило. Вот и сегодня, уже за несколько верст до замка вонь стояла такая густая, что, казалось, ее можно грести лопатой.
Стараясь глубоко не дышать, я перешел на шаг, достиг, наконец, ворот замка и прислушался. Из-за стен доносились голоса крестьян. Холопы обсуждали качество жижи в этом году и, судя по всему, были им удовлетворены. Из употребляемых слов приличными были только два: "жижа" и "воняет". Однако контекст был совершенно недвусмысленным, мол, дрянь в этом году удалась, и к следующей осени надо бы ждать хорошего урожая. Кроме того, детально и с большим знанием дела рассматривалась возможность "стырить" часть удобрения для собственных нужд, ибо "...ее и так, хоть задницей жри...". А также, "...боязно, старый черт унюхает...". При всем обилии этого замечательного вещества, Людоед жадничал и отпускал его собственным же крестьянам за отдельную мзду.
Несмотря на страду, ворота замка были заперты. Я втянул воздух сквозь зубы и загрохотал пятками по дубовым доскам. Через пять минут мои старания были вознаграждены, и в маленькую калитку вылез толстобрюхий стражник в ржавой кольчуге и с пикою подмышкой. Он сыто рыгнул, добавил к общей картине аромат перегара, и впустил меня вовнутрь. Во дворе вонища была уже такой оглушительной, что от неожиданности я еле удержался на ногах. На скрип калитки (Боже праведный, похоже, нашу страну следовало бы назвать Королевством Несмазанных Петель !) открылось окошко на самой верхотуре, и зычный голос Людоеда осведомился, кого это принесло в такую рань? Для того, чтобы ответить (хозяин в последнее время обожал делать вид, будто теряет слух), требовалось набрать побольше воздуха в грудь. Опасаясь через это преждевременно осиротить страну, я промолчал. Однако, старый огородник меня узнал и пригласил подниматься наверх.
Когда я отворил дверь в апартаменты Людоеда, тот сидел за столом и догрызал баранью ногу. Завтрак, видимо, продолжался уже давно, поскольку кость от второй ноги валялась под столом, отполированная до ослепительной белизны. На столе высился громадный кувшин. Людоед щедро наполнил из него один из стаканов и протянул мне. После того, как я с благоговением влил в себя восхитительное холодное молодое вино, он в обычной своей манере, ерничая и надсаживаясь, будто находился далеко-далеко, заорал, что привело в его халупу благородного молодого принца, "...надёжу нашу и оплот..."? Я коротко изложил суть дела.
- Да, немного попахивает, - он согласно кивнув головой в сторону окна и сделал вид, что не расслышал. Я тут же прикинулся, что уважаю его тугоухость и повторил все на повышенных тонах. В комнате амбре было уже не столь отчаянным, и я рискнул набрать в грудь воздуха побольше. В ответ на мои вопли Людоед заржал как старая гиена и при этом так оглушительно испортил атмосферу, что на болоте за стеной замка в испуге взлетели и начали строиться в клин журавли. Смущенно похмыкав, он произнес фразу, наверное, самую благовоспитанную в своей жизни.
- Сдается мне, - заявил хозяин, - Что Ваш, сударь, почтенный дедушка с годами все более теряет способность к разумным суждениям.
После жуткого приступа хохота я ожидал от Людоеда всего, чего угодно, но не изысканных речей. Тем более, зная его как прожженного блудослова. Людоед повернулся к окну и, небрежно сминая в заскорузлых пальцах монету, продолжал.
- Интересно, он опять с Котом снюхался? Фонтен на базаре давеча говорил мне, что Кот от старости даже перестал шастать по крышам. Дипломатия будет или, говоришь, дед саблю вострит? - и Людоед увенчал фразу таким неприличным выражением, что покраснели мы оба. Я имею в виду себя и покойную людоедову матушку, изображенную на засиженном мухами портрете.
В этот момент к ароматам, поступающим из открытого окошка, присовокупились звуки отчаянной перебранки. Громче всех звучал незабываемый глас моей кузины. При этом она исполняла отнюдь не псалмы. С непосредственностью, свойственной благородным юным леди, она витиевато объясняла стражникам, что произойдет со всеми их торчащими частями тела, ежели принц не будет "...сей же секунд пред ней представлен в полном здравии, мать..."*. Обещания сопровождались многозначительным щелканьем ее любимого кнута.
Людоед с большим интересом выслушал эти посулы, сокрушенно поцокал языком, жалея выступающие части тел своих воинов, высунулся по пояс из окна и в изысканнейших выражениях пригласил Анну-Марию подняться наверх. Снизу притихли. В доказательство того, наследник престола жив и здоров, он проворно схватил меня за шиворот, просунул в окно и немного встряхнул над двором на вытянутой руке. Я отчаянно дрыгал ногами в воздухе и требовал водворить себя туда, откуда взяли. Кузина ахнула и бросилась наверх мстить. Через мгновение, будучи поставленным обратно на пол, я услышал стук ее каблуков по лестнице. Дверь распахнулась, и разгневанная юная богиня предстала перед нами во всей своей красе. Людоед притворно полез прятаться под стол, одновременно прося пощады и заливаясь крокодиловыми слезами. На Анну-Марию эта комедия никакого впечатления не произвела. Она подскочила ко мне с подрагивающим подбородком, внимательно осмотрела, ощупала и, лишь удостоверившись в полной целости и сохранности, вновь обрела привычный боевой вид. Сестричка с самого детства, когда над моей головой сгущались тучи, шутки понимать переставала. Однажды, будучи еще совсем малышкой, она пребольно укусила
деда сзади через штаны, когда тот вознамерился выдрать меня ремнем. Правда, кончилось это плохо: нас благополучно выпороли обоих. Причем выполнено это было коротко и круто - с моей стороны отцом, а со стороны кузины - герцогом Карло. Людоед быстро понял, что дело плохо, и начал подъезжать к девушке со словами лести и покаяния. Тут кузина почти мгновенно растаяла. Само собой разумеется, гнев был сменен на милость только потому, что в словах лести и покаяния она почерпнула несколько новых для себя идиом. Их хитрый Людоед нарочно подпустил, не стесняясь присутствия дамы.
Сраженная красочностью некоторых словосочетаний, сестрица довольно долго сидела, устремив взор вовнутрь и шевеля губами. Любой бы на моем месте подумал, что девушка молится за упокой души старого блудослова. Но я-то знал, что Анна-Мария просто старается заучить услышанное наизусть, дабы при случае блеснуть. Во время, скажем, беседы на званом обеде в присутствии очередного жениха.
Пока она тренировала память, Людоед, прохаживался по комнате, поминал добрым словом Небеса, которые послали в его обитель это юное восхитительное создание, и пыжился припомнить что-нибудь соответствующее случаю из Горация. Я не верил своим глазам: похоже, старый сатир распускал павлиний хвост. Однако, созерцание старикана в его новом амплуа, каковым я восторженно наслаждался, прекратилось буквально через несколько минут. Проходя мимо окна, Людоед бросил взгляд вниз и остолбенел. Воспользовавшись тем, что у хозяина гости, жуликоватые крестьяне перестали наносить дрянь на грядки и поспешно наполняли ею бочки, стоящие на телеге. Они явно рассчитывали под суматоху умыкнуть побольше этого полезного вещества для собственных делянок.
- Ворьё !!! - зычно заорал Людоед, позабыл о гостях и, громыхая сапожищами по каменным ступеням, понесся вниз чинить суд и расправу.
Анна-Мария удостоверилась, что дословно запомнила только что услышанные пассажи, и вернулась, наконец, на грешную землю.
- Ну, что, выведал, сколько у него войска и оружия? Дедушка уже представил тебя к награде как расторопного лазутчика.
Я остолбенел: меня весьма быстро и обоснованно начали подозревать в шпионаже. Такой поворот, понятно, льстил государственной контрразведке, однако, становилось ясно, что дело принимает нешуточные формы. Надо сказать, что мне вообще известен только один случай шпионажа у нас в стране. И то, шпионажа не военного, а исключительно промышленного.
Глава 5
Дело обстояло так. По ту сторону Западных Гор располагается сопредельное государство, которым правит династия Аршкопфов. Знающие немецкий язык (их немного в нашей стране) утверждают, будто фамилия ихнего короля звучит презабавно. Уверен, что, Создатель забежал в небесный кабачок пропустить кружку-другую, пока кипело варево, из которого потом слепили эту несчастную территорию. Земли за Горами издавна были столь каменисты и скудны, что на них ни шиша не росло, за исключением верблюжьей колючки и нескольких разновидностей несъедобного мха. Зато страна славилась богатейшими серебряными рудниками, доходы с которых и давали возможность государству неплохо сводить концы с концами. Отдадим должное, добываемое серебро было необыкновенно высокого качества и чистоты. На рудники ссылалась примерно половина трудоспособного мужского населения, каковое обстоятельство и объясняло непрерывное поступление благородного металла в казну. В народе ходили слухи, что качество металла явно замешано на здоровье людей: больше года на рудниках не выдерживал никто. Правда, с целью сокрытия зловредного влияния забоев, где сопровождавшая серебро ртуть стояла лужами, при первых же признаках серебряной болезни (у людей вылезали волосы, кожа принимала восковой оттенок, а вокруг глаз возникали черные круги) рабочих под фанфары отправляли на "заслуженный отдых". И уже там, в кругу близких, бедолаги благополучно помирали от кровавого поноса, предварительно вместе с волосами потеряв и зубы.
Как водится, в стране рудокопов быстро развивались горнорудные науки, и в один прекрасный день мудрейший старец Пфердиус открыл в серебряной руде примесь какого-то неведомого металла. Он-то и придавал добываемому серебру чистоту блеска и благородный оттенок. Вновь открытый металл в чистом виде был белым, тяжелым и теплым на ощупь. Пфердиус беспрестанно с ним научно экспериментировал, стараясь постичь суть элемента, и в конце концов помер, скорее всего, от старости. К своему счастью, старик не стал свидетелем того, что натворили его ученики. Продолжая опыты с металлом, названным в честь первооткрывателя пфердием, они что-то там так нахимичили, что произошел жуткий взрыв, снесший к чертовой матери полстраны вместе с остатками верблюжьей колючки. Очевидцы с нашей стороны рассказывали, как перед рассветом вспыхнуло ослепительно-белое солнце над Западными Горами, а спустя некоторое время небеса разразились таким громом, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Такой оборот дела поначалу был воспринят как прелюдия к Апокалипсису, однако, Бог пронес, и об инциденте стали даже подзабывать. И вот тогда-то Людоед и поймал собственноручно первого в нашей стране шпиона.
Взрывом у соседей позасыпало почти все рудники, а почва, и до того-то никудышная, напрочь отказалась родить даже мох. Население захирело и принялось хором вымирать. В противоположность людям, результатами катастрофы оказались очень довольны тараканы. Эти насекомые стали почему-то плодиться с ужасающей скоростью и вырастать до таких размеров, что в темноте об них можно было споткнуться. Аппетит у тараканов оказался соответствующим, и кроме всего съестного они пожирали в домах даже деревянные ложки. Поползли разного рода слухи. Например, по непроверенным данным, некоторые жители видели усатую особь величиной с крысу, сидящую в кухонном шкафу и держащую в лапках вилку и нож...
В конце концов отчаявшийся король Аршкопф XXIX послал шпиона к знаменитому рву людоедова замка, чтобы добыть немного дряни. Предполагалось провести тщательный анализ, а потом синтезировать по ее образу и подобию несметное количество полезного вещества, чтобы превратить страну в цветущую долину. Пойманный разъяренным Людоедом на месте преступления лазутчик был тут же поколочен и препровожден в королевский суд, где поведал городскому судье горестную историю своей страны. Старый судья был существом, в общем-то незлобивым. Обливаясь слезами жалости, он посулил шпиону сколько угодно вонючей жижи, лишь бы тот упросил своих сограждан не проводить с ней химических опытов. В самом деле, не хватало, чтобы вместе с ослепительным светом и оглушительным громом всю округу постигла бы и чудовищная вонь. Но не тут-то было! Мздолюбивый Людоед наотрез отказался выдать требуемое количество дряни сопредельному государству иначе, как за хорошее вознаграждение, обозвав ее, дрянь то есть, стратегическим сырьем. Аршкопфу пришлось после яростного торга уступить, и немало мешков с серебряными монетами перекочевало в подвалы замка, а все, что осталось от жижи после очередного умащивания людоедова огорода - на волах было перевезено через перевал. Дрянь везли в открытых бочках, естественно, на ухабах она частично выплескивалась на обочину. Результатом этого стало буйное цветение и рост придорожного боярышника, плоды которого по размерам и вкусу стали приближаться к хорошей сливе. С тех пор дорога через перевал зовется Боярышной.
Глава 6
Раньше дорога эта, кстати сказать, носила название Дороги Белых Лепестков и была семейной реликвией династии Аршкопфов. Именно по ней в свое время прошел самый пышный свадебный кортеж в их семье. Случилось это давным-давно, когда, мельничиха еще не родила и старшего брата моего дедушки. Тогда в нашем городе проживала семейка, состоящая из папы, мамы и трех дочек. Старшие девочки, как водится, были, мягко выражаясь, дурнушками (вящая иллюстрация к пословице "...первый блин - комом..."), а младшая - необычайной красоты. Имени красавицы я сейчас не припомню, но если надо, можно справиться в Летописях. Однако, прозвище ее известно почти каждому, кто читал произведения нашего Придворного Летописца. Он в свободное от работы время занимается геральдическими изысканиями и в истории сопредельных государств. Девочку прозвали Золушкой за то, что в детстве она, несмотря на запреты и наказания, частенько прокрадывалась на кухню и с упоением жевала золу, щепотками выуживая ее прямо из остывшей печки. От нашего лекаря я слыхал, что никакая это не дурная привычка, а ей просто чего-то не хватало. Правда, говорил это он не мне лично, а матери Анны-Марии. Та пожаловалась на похожие поползновения у дочери. Я в тот момент находился под кузининой кроватью, скрываясь от доктора: сестра болела ветрянкой. Но не мог же я бросить верного товарища в беде и не навестить ее в тяжкую минуту. Анна-Мария была вся в крапинку, и из-за этого не в настроении. С интересом она выслушала лишь новость о том, что на конюшне кобыла Мунделя ожеребилась сразу двумя жеребятами - мальчиком и девочкой. Тут в комнату вошел лекарь с герцогиней, и мне пришлось переждать их присутствие в темноте под кроватью. Самым сложным оказалось устроиться так, чтобы не чихнуть и сослепу не загреметь ночным горшком. Позорное заточение под кроватью, конечно же, не могло пройти даром для благородного принца. Не иначе, как от унижения, через два дня я тоже заболел ветрянкой.
Мать Золушки старалась в первую очередь устроить судьбу первых двух дочерей, ибо с замужеством младшей дело представлялось стопроцентным. Особой заботой она окружала именно старших, выводила их в свет, получше одевала и, вообще, чисто по-женски жалела. В народе все это расценивалось как поведение, нетипичное для любящей матери по отношению к младшей дочери. Девочку за глаза жалели и наделяли самыми изысканными качествами, хотя сама она росла довольно капризным существом и в пику обстоятельствам и семье решила выйти замуж исключительно за принца. Можно себе представить ее негодование, когда стало известно, что ее в очередной раз не берут на бал, да на какой! Бал, происходящий в замке старого короля Аршкопфа, где ей представилась бы реальная возможность вскружить голову самому королевичу! К тому времени этот молодой повеса уже начал отпускать усики, приставать к городским девкам и проводить подозрительно много времени в кабаках. Кроме того, у него появились карточные долги. И пока они не достигли астрономических цифр, старый Аршкопф принял крутое решение - женить балбеса, пусть остепенится. Забегая вперед, отдадим должное мудрости старого короля: затея эта в конце концов удалась, королевич остепенился, и впоследствии был, пожалуй, самым достойным звания монарха из всей ихней династии.
Так вот, обиженная будущая королева, дождалась отъезда своей семьи на бал, беспардонно вскрыла шкатулку в спальне родителей, украсилась материнскими драгоценностями, натянула лучшее платье, запахнулась плащом и на почтовом дилижансе благополучно добралась до замка Аршкопфов. Дым там шел коромыслом, и Золушка успела как раз к началу танцулек. Деваха она была, как я уже говорил, страсть, до чего хороша, поэтому нет ничего удивительного, что принц сразу же втрескался в нее по уши и не отходил ни на шаг. Он даже лично препроводил красотку в одну из комнат, чтобы можно было немного отдохнуть, когда она натерла ногу новой туфлей. Золушка решительно выставила принца за дверь, сняла туфлю, чулок и подложила под натертое место кусочек ткани, оторванный от носового платка. Все это время молодой обалдуй провел у замочной скважины, проклиная форму последней, поскольку та не позволяла осматривать комнату с достаточной апертурой. Единственно, что он успел заметить - небольшое родимое пятно на лодыжке своей будущей жены в форме восклицательного знака.
Мать, отец и сестры ее так ничего и не узнали, поскольку приняли предложение старого Аршкопфа сыграть в лото. При всей своей врожденной грубоватости, король оказался достаточно тактичным, сразу и по достоинству оценив перспективы девиц хоть кому-нибудь понравиться. Он увел семейку из зала, где дурнушкам вместо исполнения мазурки пришлось бы подпирать стенки, алчно провожая глазами проходящих неженатых мужчин.
Далее события развивались почти так, как были описаны нашим Летописцем: ровно в полночь новая пассия принца дала стрекача, правда, при этом не теряла никаких туфель. Но причиной столь поспешного бегства было отнюдь не то обстоятельство, которое приводится в каноническом тексте этой истории. Просто последний обратный дилижанс проезжал мимо остановки "Замок" именно в 00:05. Другого способа добраться домой до утра и избежать выволочки не существовало. Кроме того, красавица так торопилась, что забыла даже оставить принцу свой адрес.
Разыскивать девушку принц самолично, конечно, не мог. Это уронило бы его достоинство в глазах подданных. Поэтому, он пошел на хитрость с туфелькой, приказал башмачнику изготовить ее непомерно малых размеров и объявил, что женится на девушке, которой эта туфелька окажется впору. Слуге же, осуществляющему акт примерки, строго-настрого велел не пропустить девицу с характерным родимым пятном. Дальше все было делом техники, и через неделю принц вез невесту в замок в пышном экипаже по западной дороге, усыпанной лепестками белых роз. С тех пор прошло уже много лет и истинные подробности этой романтической истории стали подзабываться. А что написано Перром...
Глава 7
Я опять отвлекся. Так вот, поскольку я очень уважал свою сестричку, то не мог с ней разговаривать околичностями. Во-первых, я с гневом отверг все попытки обвинить меня в шпионаже. Более того, гордо выпятив грудь, объявил себя поборником мира и благоденствия. Как Вы уже заметили, Анна-Мария никак не может быть причислена к подобного рода поборникам. Первые мгновения она вообще рассматривала меня как сумасшедшего, а потом попятилась к двери. Похоже, назревал разрыв наших отношений, и на горизонте замаячили две стороны баррикад. И тут оказалось, что я не зря занимался на подготовительном курсе риторикой. Набивавшие оскомину скучные занятия вдруг дали поразительный результат. Красочно описав истерзанного дедушку, лежащего на поле брани со стрелой в груди, я в течение одной минуты поверг эту валькирию в слезы. Закрепила впечатление монета, смятая в комок: Людоед обронил ее на пол, когда побежал драть за уши вороватых холопов. Кстати, их визг, доносившийся со двора, тоже недвусмысленно говорил о том, что несмотря на годы, Людоед еще достаточно решительный мужчина, и от войны с ним ничего хорошего ожидать не приходилось. Поэтому картина, на которой был изображен посеченный саблями дед, вполне могла оказаться реальной. Анна-Мария всегда нравилась мне своей непосредственностью и покорностью.
- Что же делать, Жан? - она уже вытерла слезы и под носом, - Старикашка раскочегарился ни на шутку, уже гоняет по плацу Мунделя и его команду.
На советы Людоеда в этом отношении полагаться не приходилось: звуки порки доносились со двора с неувядающей интенсивностью. Он вершил на своей территории Страшный Суд и, по-видимому, в данный момент более ни о чем думать не мог. За свежими мыслями я предложил сбегать к старухе Руж.
Живет у нас в лесу, недалеко от Гнилого Болота, такая бабка. Скрюченная вся, сморщенная. В городе ее не без основания считают ведьмой. Поговаривали, что свои ведьмацкие способности Руж заполучила благодаря собственной бабушке, большой шутнице. Когда она была еще совсем малышкой, эта самая ее бабушка решила немного поразвлечься. Напялила траченную молью шкуру волка, убиенного в незапамятные времена, и, когда девочка постучала в дверь, разыграла комедию, хорошо Вам знакомую по очередному произведению нашего Писаки. Руж не замедлила упасть в обморок и сильно стукнулась головой о порог. Бабка перепугалась ни на шутку, бросилась на дорогу за помощью, и встретила дровосеков, которые отнесли малютку домой. С тех пор у девочки начали проявляться разнообразные необычные способности. Например, она могла, лишь взглянув на человека, определить, чем он скорбен: животом или безответной любовью. Позже Руж подросла и весьма преуспела в ворожбе и врачевании нетрадиционными снадобьями, заговорами и всем прочим, что начисто отвергает королевский лекарь. Правда, после того, как она спасла отца от радикулита лет шесть назад, авторитет народного целительства заметно вырос. Еще бы: придворный эскулап бесперечь поил папу какими-то гадкими на вкус, цвет и запах растворами. От них стошнило даже небрезгливую Анну-Марию, привыкшую все пробовать на вкус и способную на спор разжевать и проглотить дождевого червяка. А бабка заявилась непрошеная, натерла больному спину гусиным салом, смешанным с какими-то настоями и велела пропустить на ночь стаканчик крепкого. Последнее средство было с энтузиазмом одобрено дедом, и они с отцом славненько в тот вечер на пару полечились. Следующим утром короля, естественно, сильно штормило, но спина болеть перестала, и он самолично поскакал к бабусе Руж с благодарностью и продуктами. Всем было известно, что, несмотря на таланты, старуха частенько недоедала. С тех пор недостатка в съестном у нее не было: король повелел дворцовому повару лично следить за рационом ведьмы и докладывать о ее здравии по воскресеньям. Кроме чисто гастрономических милостей отец решил отблагодарить бабушку Руж еще и тем, что распорядился занять ее досуг. Он приказал ей отобрать несколько девочек для обучения искусству лечения травами. Ничего хорошего из этой затеи, к сожалению, не вышло. Девочки помладше по глупости вообще не понимали, для чего это нужно. Анна-Мария тоже попала в эту компанию, но из-за неусидчивости своей первая без сожаления покинула курсы. Те же две девицы, что были постарше, хорошо усвоили лишь уроки про душицу да спорынью, каковые растения споспешествуют травлению незаконно зачатого плода. После этого они последовали примеру моей кузины. Тут бабка с гневом прогнала остальных институток и более к педагогическому процессу не возвращалась.
Пока на дворе вершился суд над дрянекрадами, мы с Анной-Марией проскользнули в калитку и помчались к Гнилому Болоту. Старуха оказалась на месте: время собирать травы по полянам еще не вышло. Она восседала на крылечке, напевала хриплым голосом что-то из "Волшебной флейты" и вязала в пучки свое целебное сено. Не смотря на относительное тепло, на старухе поверх платья была наброшена меховая душегрейка, а голову венчал засаленный чепец когда-то красного цвета. Говорят, этот чепец подарила малышке Руж еще ее покойная мать. Никто и никогда ведьму не видел не только простоволосой, но и в каком-либо другом головном уборе. Местные остряки распространили по этому поводу две версии. Первый слух гласил, что чепец этот волшебный, и матушка Руж без него не может ворожить. Согласно второму, более реальному, старуха была обладательницей большой лысины на затылке. Бабка с годами стала подслеповатой, однако, на слух, очевидно, не жаловалась. Как только мы на цыпочках подкрались к ней со спины, старуха Руж повернулась всем телом и сварливо осведомилась, давно ли благородный принц позволил себе лишнего по отношению к девушке. Анна-Мария тут же смекнула, что бабка принимает нас за парочку, поменявшую местами брачную ночь и брачную церемонию. По ее сжатым в щелку губам на побелевшем от ярости лице я понял: бабуся никогда еще не была так близко от могилы, и незаметно наступил на конец плетки, который волочился за кузиной.
Как раз вовремя: через секунду я лежал на траве. Анна-Мария взмахнула своим любимым оружием.
- Ты что, не узнала меня, старая сова, - заорала на ведьму моя воинственная родственница, - В стране беда, а ты шуточки шутишь!
- Похоже, бабушка, Вы имеете тайный доход, не обложенный еще налогом, - сладким голосом добавил я с земли, - Надо бы намекнуть об этом господину Фингеру.
И тут бабка, которая не боялась ни бога, ни черта, ни самого наследника престола и даже рисковала юродствовать в присутствии разъяренной Анны-Марии, при упоминании имени господина Фингера мгновенно поникла и принялась лебезить.
Глава 8
Господин Фингер был сборщиком податей и налогов. Несмотря на свой рост, вполне соответствующий фамилии, он являл собой весьма важную особу при фраке, бабочке, гамашах и тросточке. В любое время дня и ночи на его голове возвышался ошеломляющих размеров черный цилиндр. Предназначенный зрительно увеличивать рост своего владельца, головной убор, наоборот, подчеркивал его плюгавость. Однако, важный манеры сборщика превращали процесс налогообложения, а, проще говоря, грабежа в пользу государственной казны, в торжественную церемонию. Церемония эта была одновременно похожей и на вручение Ордена Подпруги и на прощание родственников с усопшим.
Родился господин Фингер глубоко недоношенным, чудом выжил, а в дальнейшем природа так и отказала ему в нормальных человеческих размерах. Однако, с младых ногтей это существо отличалось острым умом и какой-то патологической изворотливостью. Поймать и наказать его за что-либо было так же трудно, как только что намыленного угря. Все ему было нипочем и на всех ему было наплевать, лишь бы не побили. Единственное, перед чем господин Фингер благоговел, так это певчие птицы. И не было для него большего удовольствия, чем отправляться зимой в лес и кормить пичуг семечками чертополоха. Вообще, вымышленная история бурного детства господина Фингера достаточно подробно была описана нашим Летописцем с поучительными акцентами в назидание потомкам. Причем крутились все события в ней именно вокруг хитрости главного героя, его роста и соответствия последнего фамилии, мол, "мальчик-с-пальчик", и все тут. Сюжет и персонажи были выдуманы от начала до конца, однако, сценарием к этому произведению может в какой-то мере служить история о том, как мальчуган умудрился украсть на мельнице моих предков ни больше и ни меньше, как три мешка муки, и при этом не попасться. Дедушка же его, который воспитывал сироту и немало натерпелся от мальчугана, пока был жив, по поводу характера внука выражался менее изысканно, но более красочно, нежели господин Летописец: "...Мал клоп, да вонюч...". Острые ум и язык мальчишки в конце концов сослужили ему хорошую службу. Когда Клод Фингер подрос (незначительно), отбился от рук (окончательно) и попытался выйти в люди (на первых порах безуспешно), старый сборщик налогов вдруг принялся его обучать своему ремеслу. Он справедливо полагал, что применяя свои особенности в мирных целях, новый ученик быстро постигнет науку и сможет заменить его на важном государственном посту. Господин Фингер превзошел все самые смелые ожидания. Никто и ничто не могло спасти граждан от уплаты налогов. Каким образом хитрый фискал умудрялся узнавать о любой копейке, поступающей в бюджет каждой семьи, известно только одному Богу и господину Фингеру (скорее, даже в обратной последовательности). Эта свирепая акула налогообложения держала и до сих пор держит в страхе всю округу. В особенности, тех, кто старается не рекламировать источники своих доходов. Отделаться от него не смог даже нахальный Людоед. Однажды, выброшенный в дверь сборщик налогов через пару минут постучал в окно, находившееся на уровне тридцати футов над мостовой (в то самое, из которого высунули меня). Последующий за этим его полет вниз никаких выгод Людоеду также не принес: господин Фингер тут же явился грязный, как черт, через каминную трубу. Людоед плюнул, сдался и расплатился с государством...
Итак, старуха закручинилась, поскольку считала, что до последнего времени оставалась единственным человеком в королевстве, избежавшим пристального внимания славного фискала, и тощему бабкиному кошельку предстояло близкое знакомство с его загребущими руками. Настроение ее улучшилось только тогда, когда выяснилось, что мистером Фингером я припугнул хозяйку исключительно для острастки. Старуха быстро вернулась к жизни, мигом был накрыт стол, и мы с Анной-Марией наслаждались душистым чаем из лесных трав, диким медом и обществом повеселевшей бабуси Руж. Бабье лето безраздельно распоряжалось природой, пригревало солнышко, а небо было таким синим, каким оно бывает только в эти прекрасные дни ранней осени. Над лоханью с медом вились неизвестно откуда взявшиеся осы. Анна-Мария развлекалась тем, что ловко подсекала наиболее нахальных кнутом. Постепенно домашняя обстановка сделала свое дело, бабка окончательно пришла в себя и, наконец, поинтересовалась, какую, собственно, беду в государстве имела в виду прелестная подруга наследного принца. Анна-Мария выложила все до малейших подробностей. Старуха надолго задумалась. По прошествии некоторого времени (я успел умять весь мед) она, хитро прищурившись, спросила, знаю ли я, каким образом мой дед отбил бабку у Людоеда?
- Уговорил с помощью Кота, - шепотом проявил я осведомленность.
Со старухой чуть не случился родимчик от смеха. Ее каркающий хохот был таким громким, что Анна-Мария от неожиданности выронила плетку, а осы мгновенно попрятались.
- Запомните, прынц, - наконец перевела она дух. К старухе вернулось ее обычное бесстрашие, - Ваш милый дедушка выиграл Вашу милую бабушку у Людоеда в карты. В ту самую пульку, от которой Людоед без ума. Впрочем, не без помощи Кота: тот оказался тем еще шулером и на пару с хозяином обчистил беднягу-Людоеда почти до нитки. Расплату же они потребовали в виде отказа от свиданий с принцессой. Не знаю, помогут ли делу эти сведенья, но примите все как есть. Вы, принц, уже стали большим...
Для одного дня впечатлений было и так более, чем достаточно, однако, напоследок - нате вам, узнаю еще одну прелестную подробность.
Оказывается, я и родился на свет и престол унаследую исключительно благодаря нечестности в карточной игре. Есть от чего расстраиваться. Однако, в голове начала тяжело ворочаться и потихоньку формироваться мутная идея, как избежать всеобщей беды. Дело в том, что основатель королевской фамилии до сих пор оставался отчаянным картежником. На поверхности лежал гомеопатический принцип: лечить подобное подобным. Этот самый принцип дед с успехом применял в молодости утречком после солидных возлияний. И раз уж он пришел к власти благодаря ломберному столу, так пусть этот стол и решает государственные проблемы.
В здравом размышлении я пришел к выводу, что без известного специалиста по дворцовым интригам обойтись невозможно. Придется, скрепя сердце, идти на поклон к Коту, которого я, честно говоря, не переносил. Однако, дело не терпело отлагательства и требовало временного отсутствия дам. Оставив Анну-Марию развлекать бабку, я рысью направился в город. У самых городских ворот остановился, отдышался и, как ни в чем ни бывало, прогулочным шагом пошел к дворцу.
Продолжение здесь...
|
|