МеЛ

Мальчик мой звездный

— Твой Крафт — мой импресарио. Объяснить, что это такое? Ладно, не будем. Но только, я повторюсь, это обычное дело. Все нормально. Даже естественно. Артист, певец — неважно кто, но он и в гостях, в кругу самых близких ему людей, чувствует границу сцены. Он все-равно в лучах светского прожектора. Это у тебя есть личная жизнь. А у него… Ну ладно, у меня, у меня — личный импресарио. Узаконенный и любимый мною…

Лоренс что-то сунул в рот, прожевал и, улыбнувшись, закончил фразу.

— …Сутенер. Ну, все, прошло? Тем более, что, действительно, все прошло. С Крафтом у меня теперь только деловые отношения. А это что, чай, кофе? Боже, нет! Лучше воды.

Я бы, наверное, никогда не успокоилась. Но он сумел, легко крутя словами, игнорируя акценты и в самом деле унять мои волнения по поводу странных увлечений своего импресарио — моего мужа — Джона Крафта.

Не заглядывая в свой блокнот, где аккуратным столбиком под буквами „а“, „б“ и так далее, шли какие-то нужные мне вопросы, я спросила о пустяке.

— Почему ты так много пьешь воды?

Лоренс замер, будто ожидал вопрос, но не такого плана. Поставил бокал с водой и ответил: „Потому, что много потею. Это стеклодув „надувает“ две, три вазы за смену. А мне нужно надуть в уши и рты десяткам тысяч. Восстанавливаю баланс“.

Я сделала вид, будто удовлетворена ответом. Посмотрела в блокнот и прочла очередной вопрос. Но, в связи с услышанной новостью по поводу моего мужа, не решилась задать его вслух. Спросила опять же о своих сегодняшних наблюдениях.

— Ты переигрываешь. Ты не голоден. Я заметила, ты все только пробуешь. Может тебе не нравится, как приготовлено? Или это опять же тяга к „люксовому“. Ты на какой-то специальной диете?

Ни на секунду не остановилась вилка в его руке, пока он слушал это мое замечание. Спокойно прожевал и ответил: „Не обязательно есть все подряд. Я орехи люблю. К тому же на сцене я много двигаюсь. Теряю калории. Но и другое верно: если я буду есть по желанию, то быстро располнею. При моем росте покажусь публике предметом из буфетной. Потеряю пластику и разорюсь на девочках из кордебалета“.

А вот это уже значилось вопросом под буквой… „е“ в моем блокноте.

— Сколько их у тебя?

— Уже год одни и те же работают. Шесть штучек.

Я, уже никуда не заглядывая, задаю следующий вопрос. По интересующей меня теме.

— Ты был с ними в интимных отношениях?

— Нет. У меня жесткие требования к организации концерта. Когда я работаю, ближе чем на пятнадцать метров ко мне только двенадцать человек подходят: парни, Нола — ассистентка, гримерша, уборщица ну и эти, из кордебалета шестеро. К членам своей команды я привыкаю, как к чему-то бесполому. Не возбуждают. Но вот в зале на кого-то конкретно стараюсь даже не смотреть. Работаю на взводе — штаны трещат.

Лоренс посмотрел на меня, улыбнулся на мое недоумение в связи со странным определением по поводу напряженности в своей работе.

— Шучу. Штаны, конечно же, бывают в порядке. Просто работаю на пике возбуждения. И, если вдруг увижу чей-то …м-м-м …конкретный взгляд, конкретный зов…

Тэд вдруг задумался. Резко выдохнул и посмотрел в сторону.

— Они ведь там все безумные.

Повернул голову ко мне и улыбнулся.

— Смешно, правда? Со сцены они мне все безумными кажутся. А из зала — я им. Мне всегда казалось, вот погаснут прожектора, и их глаза, так много в них желания, засветятся. И когда мои глаза встретятся с этим свечением, может случиться непоправимое. Как короткое замыкание в моих мозгах.

— Что же это?

Тэд отодвинулся от стола и, чуть развалившись на стуле, ответил: „А тут три варианта: худший — я сойду со сцены, и меня затопчут; лучший — моя одежда разойдется на сувениры. Но тут Нола меня выручит. У нее всегда в запасе имеется комплект белья моего размера. А средний…“

Лоренс красиво улыбнулся. Мне подумалось, секрет его личного, не сценического, а именно личного обаяния, как раз в этой красивой мужской улыбке. Он, если все-таки смотрит на собеседника, то бывает замечательно внимателен и заинтересован.

— Средний вариант — это …инфаркт.

У меня съехала улыбка.

А он продолжал улыбаться. Красиво. Чарующе. Но я почему-то поверила, что сказанное — это не шутка. Он не рисуется, называя этот вариант для себя только средним. Трезво считает его вполне приемлемым и возможным в ритме своей работы.

Видимо, заметив изменения в выражении моего лица, Тэд тоже смял улыбку. Внимательно и выжидающе посмотрел на меня. Мне показалось, он пытается что-то определить в моем сбившемся настроении.

Я опустила глаза и прикрыла блокнот. Мне снова захотелось задать „не блокнотный“ вопрос. И от этого мне как-будто стало стыдно.

Я спросила о том, что меня более интересовало с самой первой минуты, как только закрутилось это дело с контрактом „Крафт-Лорс“.

— Что Крафт обещал тебе за полное выполнение обязательств контракта?

— Полгода я с тобой общаюсь, отвечая на твои вопросы, и два миллиона у меня в кармане.

— Основные требования?

— Дать тебе материал на книгу. Это первое. Э… э… не склонять тебя к сексу, не разводить костры в доме, отвечать только правду.

— А они нужны тебе, эти два миллиона?

— Ты хочешь, чтобы я начал склонять тебя к сексу?

Я резко опустила глаза. Не знаю, что меня так испугало. Быть может его обаяние уже распространилось на меня и мне не хотелось, чтоб он вот так быстро понял это. Кто я для него, по сути? Жена импресарио — и только. Мне вдруг показалось, что таких, интересующихся им и не интересующих его, много.

Вдруг стало противно оттого, что он подловил меня в моем смущении. Я снова посмотрела на него и, будто отпуская его вопросик о сексе к чертям, повторила свой.

— Так зачем тебе этот контракт?

Он снова принялся есть. Ведь, кажется, наелся уже?! Но его движения и взгляд на стол были столь однозначны, будто он снова беспредельно голоден! Артист!

Эта игра снова начала раздражать меня. А он, будто и в самом деле пришел сюда только поесть, равнодушно ответил на вопрос, заданный мною еще несколько минут назад.

— Я деньги люблю. Но и ты ничего.

Он снова смутил меня. Это меня разозлило.

Я со злостью закрыла блокнот, задела им бокал с вином, разлила его. Выругалась, разумеется, только про себя.

Забарабанила по столу пальцами, нетерпеливо смотрела на то, как Лоренс ест.

Потом немного поостыла. Убедила себя в том, что не я для него, а он для меня — один из многих, кто кормится с подачи моего мужа и потому это интервью — мой каприз. Его дело потакать мне в нем. И я снова взяла в руки блокнот и начала его листать.

Нашла птицу — вопрос без ответа. Стала настаивать на ответе.

— Ты не ответил мне до ужина про деньги.

— Ты неправильно поставила вопрос.

— Но вот тут у меня записано „зачем тебе деньги?“ Ты не ответил.

Лоренс снова улыбнулся. Его улыбка — это просто чудо какое-то! На нее невозможно смотреть прямо. Хочется щуриться, как от солнечного света или ласки.

Но я беру себя в руки.

— Ну хорошо, что дают тебе деньги?

— Покой.

— Что?

— Хочешь, я почищу тебе ушки?

— Эротика тоже запрещена.

— Ты любишь, когда Крафт тебе дует в ушко?

— Это я задаю тебе вопросы. Отвечай про деньги.

— Деньги…

Лоренс мечтательно закинул руки за голову и потянулся. Подавил зевок. Кажется не наигранный. Вот нахал!

Начал подниматься из-за стола.

— Пойдем, я хочу лечь.

Ну, после того, как он потребовал ужина, я уже не стала удивляться его дальнейшим пожеланиям! Костров не разводит и ладно.

Мне совершенно не пришла в голову мысль, что он устал. И только когда он снова устало не то вздохнул, не то снова зевнул, я подумала, может быть, он только что с концерта? Это я целый день лежала на диване, сочиняя свои вопросы и любуясь им по телевизору. А быть может он, как частенько выражается Джон, „устал, как ленивец“?

Мы прошли в гостиную.

Попробовав рукой приятную упругость шелковой поверхности, он плюхнулся на диван.

— Хороший у вас диван.

— Ты ведь можешь иметь такой же?

— Ты что?! Лори, миленькая, в моем доме таких диванов никогда не будет!

Я будто и не заметила его фривольное „Лори, миленькая“.

— Почему?

— А это все тот же вопрос, о деньгах.

— Ты что, не хочешь потратиться на приличный удобный диван?

— Не хочу. Зачем мне он? Я годами дома не живу. Мой дом — люкс в пятизвездочном отеле. А там таких диванов нету.

— Распорядился бы, тебе б поставили.