Мы неслись по белеющей в темноте извилистой дороге среди невысоких гор. Вероятно, от пережитого волнения Лунк стал необычно словоохотливым.
— У меня много родственников по всей Кристадоне, особенно дядей и теток; со стороны матери посолиднее, со стороны отца попроще. Вот один служит швейцаром в банке, а Кварч инспектор и через год-два станет комиссаром. Так что вы у нас в Кристадоне не пропадете, Гвед. Смело переезжайте и селитесь. Когда Годлеон установит золотой век по всему миру, и вы освободитесь…
Наконец вдали возникли редкие огоньки.
— Вот и Фидеста. Предвижу, как обрадуется Дон. Он вас, наверное, заждался: все уже готово к отплытию. Там и Вэйви — упросила взять ее провожать, — подмигнул он мне, задрав на лоб шоферские очки.
Огоньки надвинулись с востока, а не с запада: вероятно, мы проделали долгий окружной путь по горам, чтобы часом не столкнуться на дороге с черным автомобилем. За цепью огней я увидел залитое лунным светом море, а на рейде — как писаный пером и черной тушью, тонкий, четкий и благородный силуэт большого парусника.
Глава 12
Как только Лунк лихо притормозил у дома рядом с пирсом, дверь дома распахнулась, вылив в ночь поток света, и к нам сбежал Дон. Он хлопнул Лунка по плечу, а потом схватил меня и притянул к себе; от него пахло вином и жарким, пересоленным морем.
— Наконец-то свободен. Сирена и ее тритоны упустили-таки вас.
Он повел меня в дом, с ярким светом внутри, который скрывали для улицы плотные ставни. За столом в большой комнате сидела компания моряков, а в уголку, спрятав ножки под стул, устроилась печальная Вэйви. Она радостно просветлела лицом при моем появлении и тут же подбежала:
— Мне говорили… Какая ужасная девушка! Водит компанию с гангстерами, которые захватывают людей! Слава Богу, вы освободились от нее теперь. Окончательно. Ведь так? А я так волновалась… Вот вам домашней снеди в путь — это я… мы с мамой наготовили.
Мне в руку была втиснута ручка трогательной деревенской корзинки, в которой, вероятно, носили на работу мужьям завтраки и обеды несколько женских поколений Пореллы.
Тем временем Дон подвел меня к хмельному карлику с загорелой лысиной, но огромной бородой — чуть не в пол его роста.
— Капитан Джастамо, это и есть наш юный северянин, грезящий о коралловых рифах и лагунах.
— После близкого знакомства с коралловым рифом уже не остается никаких шансов для грез, молодой человек, потому что, раз нет человека, нету и грез. Красивые рыбки мило доклевывают ваши останки, застрявшие между прекрасными кораллами…
Захохотав, он схватил мою руку маленькой крепкой горячей ладонью и потянул к столу, начав называть мне присутствующих:
— Первый помощник Юджин Гроз — уже давно живет без грез! Потому и живет, жив еще…
Высокий седеющий брюнет чуть кивнул мне и слабо улыбнулся.
— Второй помощник Александр Платос — потомок Александра Македонского!
Мячиком подскочил живой черноглазый человечек и дружески поклонился, подмигнув.
— Еще наш офицер — штурман Адольф Пиле, только на вид унылый.
Блондин с рыжими ресницами кивнул длинным носом.
— А это Бенсер — наш судовой эскулап, а это Басагоро — самый у нас главный: он — падайте на колени, если не хотите ужасной медленной смерти! — кок! И еще виночерпий. Мастер Бас, почему бокалы джентльменов пустуют? Придется скормить тебя той акуле у острова Клиппертона, которая всегда тут как тут, как только ты выходишь из камбуза на палубу.
Басагоро густо захохотал басом и в его лапах тут же появились две бутыли.
Доктор Бенсер, на вид крепкий загорелый старичок с едким выражением морщинистой физиономии, энергично приглашал меня занять место рядом.
— Все. Все! Отплавался. Это мой последний рейс, юноша. Только ради бороды капитана Джастамо. Пора и честь знать — мне уже далеко за пятьдесят. Правда, это с утра и если провел ночь, как вот эту. А так иногда чуть за тридцать, а на Таити — не более двадцати восьми. В шторм — сорок, на берегу в Кристадоне — тридцать шесть, а если попадаю в старый добрый Глазго, то точно под семьдесят: никакими силами меня не вытащить из кресла у камелька. Разве только если с плиты доносится аромат хэггис, — он засмеялся, хлопнул меня по руке и вложил в нее бокал вина:
— Как врач не только советую, но требую.
После сегодняшних треволнений я с готовностью подчинился предписанию доктора. Тем временем за столом потек прерванный моим прибытием разговор.
— Так какой особо ценный и выгодный фрахт мы берем у горе-купчины Годлеона, мистер Гроз? — громогласно вопрошал капитан Джастамо, уперев палец в добродушно улыбавшегося Дона. — Я до сих пор так и не понял, ради чего мы неслись сюда на всех наших белоснежных парусах сквозь ураганы и бури. А вы мне так и не удосужились сообщить, старший помощник Гроз!
Гроз опять слабо улыбнулся — как знал секрет — и вытянул из-под стола на свет пустую бутылку вина.
— Не-ет! Даже ради погорелого, но славного купчины Годлеона не возьму я такого фрахта, лучше утоплю нашу „Вальту“ — разобью о кораллы, которые так любит наш новый пассажир. „Вальта“ — это наша мать, наш дом — наше судно, на котором мы попытаемся доставить вас в Дуэй, — пояснил он, резко развернувшись ко мне.
Тут выступил Басагоро и поднял к лампе полную бутылку вина, загоревшуюся прекрасным рубиновым огнем.
— А! Это другое дело! Это — фрахт. Кристадонское вино для глоток плантаторов Малайи! И это срочный фрахт, иначе они умрут от жажды. Сок лозы после сока каучуконосов. Но я должен продегустировать его — не хочу краснеть потом от стыда, а не от вина.
Бокалы были проворно наполнены коком.
Веселье моряков текло безмятежно, но по виду Дона можно было угадать, что у него на сердце не так спокойно, как у них: то он посматривал на часы — огромную, но дешевую луковицу, то старался услышать какие-то звуки с улицы. Вэйви заснула, склонив светлую головку на плечо Лунка, который как ответственный водитель не принимал участия в застолье. Он рассеянно жевал пирог и улыбался своим мыслям. Пора было отправляться в путь.
Тут Гроз вынул из кармана серебряные часы на цепочке и поднял их над столом. Капитан Джастамо медленно допил бокал, косясь на часы, и, стукнув донышком о стол, провозгласил:
— Все! По коням, господа, по нашим морским коням: мистер Гроз призывает нас, а он лучше нас знает расписание рейса!
Все шумно, но без задержек встали и направились к дверям. На улицу проверить обстановку был выслан Лунк, твердо уверенный, что нашим преследователям нас уже не найти, но с готовностью подчинившийся просьбе настороженного Дона. Разгулявшийся Джастамо хотел зажечь факелы или, по крайней мере, фонари, чтобы превратить нашу группу в торжественную процессию, но Дон упросил его не делать этого — тем более, что наступал рассвет и найти дорогу не составляло труда.
— Уходим, будто смываемся из гостиницы, не заплатив, — проворчал Джастамо, но подчинился. — Ох уж эти красные купцы — все у них тайны да игры в прятки между собою…
Разбуженная Вэйви, поеживаясь со сна, стояла рядом с Лунком и оглядывала нас, будто видела впервые. Наконец взор ее остановился на мне, она радостно улыбнулась и подбежала, держа что-то в руке.
— Вот! Возьмите и не отказывайтесь — нельзя отказываться. Так полагается. У нас в семье все брали его в море, — она протянула мне скромный образок. — Это Николай Чудотворец Мир Ликийских. Он хороший…
Видя, что я стою, зажав образок в кулаке, она покраснела и предложила:
— Позвольте, я его вам надену. Бабушка так делала дедушке…
И она надела проворными ручками мне на шею цепочку с образком.
— Невеста? — зычно осведомился Джастамо, заставив покраснеть не только Вэйви, но и меня. — У моряка одна невеста — море, одно супружеское ложе — морское дно.