Однако тут же пришла другая мысль и все испортила: выходило, приглашение Винди провести с нею вечер было лишь частью надзора за мною и она по-светски занимала меня, пока два ее партнера рыскали в поисках Годлеона, сковав меня ее милым обществом.
Так и не разобравшись в этом сумбуре, я заставил себя лечь спать, чтобы утром проснуться пораньше: день обещал быть хлопотным.
Едва я успел встать и побриться, как ко мне заявились за корзиною два дюжих веселых молодца. Широко улыбаясь и с неуклюжим достоинством они почему-то отказались от чаевых и под самым носом подозрительно взиравшей на нас консьержки исчезли в мгновение ока, как волшебники; я едва успел сунуть в корзину бритву и несессер.
Тут же явилась консьержка убрать остатки завтрака и снова завела речь о корзине, прачечной и стирке.
— Вы собираетесь в далекий путь?
— Просто я люблю чистые вещи, — сухо отрезал я. Не видя более предлога задержаться у меня и продолжить разговор о ближайших моих планах, консьержка насупилась и ушла. Вероятно, она тут же направилась к хозяину, но с тем я уже уладил все счеты еще перед вчерашней поездкой в „Фернандину“.
Выйдя на улицу, я к облегчению своему не заметил черного автомобиля. Однако, когда я отправился искупаться к морю в свой укромный уголок, там тут же появились двое портовых бродяг, которые расположились c бутылкой поодаль, мрачно на меня поглядывая. От досады я не стал купаться и отправился на прощание побродить по Кристадоне. Я побывал на вокзальной площади, вспоминая день своего приезда, у Земельного комитета, постоял у банка и съел второй завтрак в кафе, где был с Геко и Вэйви, и за тем же столиком. Мне прислуживал тот же гарсон — очевидно, он вполне оправился от обращения с ним Таваго и Травоты. За столиком я с внезапной нежностью вспоминал простую и веселую Вэйви. Что она поделывает теперь? Вероятно, хлопочет по хозяйству вместе с матерью, ожидая отца с океана.
Выйдя из кафе, я нанял машину и отправился, обдуваемый уже летним ветром, по прекрасной приморской дороге в Фидесту. На пустынном в будний день пляже городка я исподтишка оглядывался в поисках соглядатаев, довольный, что задал им работу своими перемещениями.
Я вернулся перед самым закатом. У своего пока еще дома я отпустил шофера и тут же услышал за спиною опять шуршание и скрип шин: по левую руку возник черный автомобиль, в котором сидели Таваго и Травота.
— Провели день у моря? — вежливо осведомился Таваго.
— Не перегрелись, надеемся, на солнышке, — ухмыльнулся Травота.
Я загадочно — как мне думалось — улыбался и молчал.
— Не хотите составить нам компанию на сегодняшний вечер? — предложил Таваго. — Он у нас свободный.
— Правда, синьорины Вэнсон не будет: занята… пишет письма, — добавил, продолжая ухмыляться, Травота.
Первым побуждением моим было с вызовом отказаться — не поволокут же они меня силою? — но поразмыслив и представив невеселую перспективу одинокого вечера в пустых комнатах без своих вещей, увезенных утром, под охраною черного автомобиля за углом, я решил согласиться. Так или иначе, я должен был отправиться в „Сингапур“ и едва ли меня бы оставили и там без присмотра. Кроме того я льстил себе мыслью, что не только я буду находиться под надзором у Таваго с Травотой, но и они у меня.
— Вот и отлично, — добродушно улыбнулся мрачноватый Таваго. — Куда двинем нашим мальчишником, пока нет синьорины Винди?
Я пожал плечами:
— Да хоть в „Фернадину“.
— В „Фернандину“, так в „Фернандину“…
Я сел к ним в машину, расстроенный их уступчивостью и согласием. Однако по дороге дела мои стали поправляться: Травота подозрительно поглядел на меня, потом переглянулся с Таваго и брюзгливо заявил:
— Мы же только вчера были в этой „Фернандине“. Местечко может сойти лишь за неимением лучшего или для провинциалов. Вы ведь не провинциал, Вальтерн?
— В вашем возрасте естественно стремиться к переменам, менять места, — поддержал приятеля Таваго. — Или вы уже успели завести себе друзей в „Фернандине“?
— Или подружек? — осклабился Травота. — А может быть, ваши друзья будут ждать вас там, как вы, вероятно, с ними условились, и попытаются лишить нас вашего общества?
Внутренне обрадованный поворотом беседы, я постарался изобразить раздражение:
— Отлично. Не хотите в „Фернандину“ — боитесь моих друзей, Годлеона (Травота угрожающе вскинулся), так поедем в другое место. Хотя бы в этот… в „Сингапур“ — другого приличного заведения в Кристадоне не найти, здесь не европейская столица.
Таваго и Травота переглянулись и согласно улыбнулись.
— А что! „Сингапур“ экзотика. Там, говорят, отличная китайская кухня, — миролюбиво подытожил спор Таваго. — Шофер, в „Сингапур“!
Кабаре оказалось меньше и тише „Фернандины“. Оно располагалось в дальнем от порта конце набережной, обращенной на запад, так что в его окнах еще горел закат, когда мы прибыли. Прислуга была китайская и из-за ширм с драконами слышалась негромкая азиатская музыка. Мы сделали заказ и стали от нечего делать оглядываться.
— Вы не видите ли часом своих друзей? — спросил меня Травота.
— Скажу прямо, Вальтерн, мы как партнеры Винди заинтересованы в успехе дела, — заговорил Таваго. — И очень заинтересованы. У синьорины Винди могут быть свои взгляды на вас, она, в конце концов, девушка, но нам не до сантиментов и мы — опять же как партнеры — готовы принять любые меры, чтобы найти Годлеона. Хотя лично против вас мы ничего не имеем. Но у нас свое дело, своя работа, — добавил он спокойно, но твердо.
Мне оставалось только, сохраняя самообладание, смотреть в стол: ради успешного исчезновения через выход и встречи с Лунком я не должен был раздражать наших противников, а наоборот, усыплять их мнимой уступчивостью и смирением.
После третьей бутылки вина я согласно указаниям Лунка притворился опьяневшим и опрокинул бокал себе на костюм. Травота насмешливо мне посочувствовал, а Таваго глянул подозрительно.
— Придется мне ненадолго покинуть вас, господа, — произнес я заплетающимся языком. — Где тут мужская комната? Пойду приведу себя в порядок.
— Надеемся, вы не собираетесь покинуть друзей, то есть, нас? — обнажил зубы Травота. — А друзей у вас здесь даже больше, чем вы думаете.
Я вздрогнул, а он кивком указал мне на вход, около которого стоял, ухмыляясь в мою сторону, охранник из банка, столь дружелюбно отнесшийся в тот достопамятный день к Геко. Вероятно, вечерами он подрабатывал на службе у Таваго и Травоты.
— Вот видите: вокруг вас столько друзей, что было бы некрасиво пытаться от них скрыться. Да они и не позволят вам сделать такой опрометчивый шаг для вашего же блага.
— Береженного Бог бережет, — вдруг серьезно сказал Таваго. — Вынимайте-ка из карманов все металлические предметы и монеты — иной монетой тоже можно отвинтить шурупы. Свою пушку можете оставить при себе — в ваших руках она не более, чем дорогое украшение. Мы же, сами понимаете, не собираемся унижаться до того, чтобы следить за вами в кабинке туалета.
— Но если вы задержитесь более трех минут, — жестко заявил Травота и глянул на свои роскошные швейцарские часы, — то мы решим, что нашему другу стало плохо, и спешно придем к нему на помощь.
Я побледнел и даже почувствовал легкую тошноту от страха провалить дело, которое принимало непривычно для меня опасный оборот. Вывалив перед Таваго кучу мелочи, перочинный нож и щипчики для ногтей, я направился в сторону мужской комнаты, стараясь не удариться в бег. В комнате было пусто, но вторая с краю кабинка, указанная Лунком, была занята. Я стал отчаянно мыть руки, тупо уставясь в зеркало и забыв про свой облитый костюм. Наконец дверь отворилась и вышел китаец, холодно мне улыбнувшийся. Я ринулся в кабинку, прикидывая, сколько уже прошло минут, и увидел под потолком вместо окна, забранного решеткой, хорошенько расшатанной по словам Лунка для легкого и быстрого ее удаления, свежую кирпичную кладку. Пораженный, я не знаю сколько времени простоял, уставясь в новенькие кирпичи, преградившие мне обещанный выход, пока не услышал легкого стука в дверь. Это был давешний китаец.