За это время, кстати, Лунк успел захватить меня у отеля „Марко Поло“, где я якобы остановился — для моих подозрительных партнеров по сделке, и вернуться на площадь в момент вашего отъезда. В эту же минуту у банка показался и известный черный автомобиль: голубчики опомнились — или получили головомойку от Винди — и вернулись, чтобы следить за вами. Мы с Лунком начали ломать голову, как сбить эту слежку. Таваго с дружком решили воздержаться от прямого преследования — в конце концов, вы, Гвед, могли позвать полицию — и двигаться по параллельному проспекту Гарибальди: Кристадона в основном выстроена хоть и на холмах, но по строгому квадратному плану, что облегчает задачу: можно видеть вас в пролетах поперечных переулков.
По всей видимости, они хотели сесть вам на хвост на Афинском бульваре, который пересекает улицу вашего движения. Поначалу мы двинулись за ними, соображая, что предпринять, но потом Лунк решил догнать и предупредить вас. И тут произошел знаменитый налет Геко на итальянский магазин. Вот уж воистину да здравствует дилетантство и доброе, безвредное разгильдяйство! Профессионал — после такого дела, как наше — стремится скрытно и быстро исчезнуть со сцены, замести следы, уйти в подполье, чтобы отсидеться, а Геко останавливает машину у одного из самых бойких магазинов города и с шумом и криками на виду у всех устраивает роскошные закупки для победного пиршества. Такое оказалось выше понимания профессионалов Таваго и Травоты, но нам с Лунком пришлось как раз впору и навело на блестящую идею: мы подняли верх — как у вашего таксомотора — и рванули мимо магазина, в котором буйствовали Геко и вы, вперед, чтобы выскочить на Афинский бульвар одновременно с нашими приятелями.
Они уже были там и, высунув свой черный нос из-за угла проспекта Гарибальди, высматривали вас. В Кристадоне желтых таксомоторов можно пересчитать по пальцам одной руки и верх у нас был поднят, так что дружки моей Винди сразу ринулись за нами почти в открытую, решив предпочесть риск неприятностей с полицией риску нас — или вас — потерять. Но тут Лунк показал все, на что он способен, внеся для лучшего вкусу толику соли профессионализма в наше славное дилетантское варево — исключение, как известно, только подтверждает правило. Он завел этот черный катафалк в лабиринт за вокзалом, а потом проскочил переезд прямо перед удачно длинным и медленным товарным поездом, оставив наших унылых бандитов с проклятьями считать вагоны. А ведь они, надо признать, тоже лихо умеют вертеть баранку… Но мы победили в конечном счете, — добавил он убежденно, — потому что у дилетантов человеческая, естественная логика, доходящая до нелогичности в своей человечности (что, кстати, сбивает с толку и бесит профессионалов), а профессионал — не человек, он профессионал…
Дон закурил сигару и с довольным видом запрокинул голову, пуская дым в вечернее небо. Из дома вышла раскрасневшаяся Вэйви; она, кажется, искала нас, но нас увидев, только молча улыбнулась и возвратилась в дом.
— Славная девушка, Гвед. Конечно, это не Винди, но, может быть, и слава Богу…
Я неопределенно покачал головою, и Дон знающе усмехнулся.
— Скажите, Дон, — спросил я, чтобы переменить тему, — зачем понадобились два одинаковых желтых саквояжа?
Дон смущенно улыбнулся:
— Здесь, наверное, был перебор — как вообще у дилетантов. Трудно все предусмотреть мне показалось, что это будет добавочная страховка: в случае какого-либо срыва два одинаковых саквояжа сбили бы их с толку и они остались бы с пустым… Сложнее было сегодня убедить моих покупателей, которые знают меня уже не первый день, что я это я, что грим нужен для того, чтобы сбить со следа гангстеров, пронюхавших про сделку и деньги. Впрочем, эти дельцы сами постоянно дрожат за свою шкуру и капиталы, так что они в конце концов вошли в мое положение и кивали в ответ на мои итальянские речи, хотя этот язык им знаком мало. Главное для них была моя подлинная подпись на бумагах… Ну, пора возвращаться к нашим дилетантам.
— Когда же мы отплываем в Дуэй, Дон?
— Дня через три. Я должен получить известие, что там готовятся к нашему приезду. Не люблю быть, как снег на голову — тем более, что в Дуэе снега никогда не бывает…
Дон засмеялся, но смех его показался мне принужденным, а лицо выражало озабоченность и даже тревогу.
— Нас будут караулить в кристадонском порту, Дон.
— Я предусмотрел это. Мы не будем утруждать формальностями чиновников и таможенников. Мы выйдем из Фидесты… или какого другого маленького порта на побережье — их здесь немало, — добавил он как-то поспешно, глянув на меня искоса.
— Скажите откровенно, Дон, вы мне не полностью доверяете? Вы даже не посвятили меня в детали сегодняшнего плана — я был как в тумане…
— Сквозь туман труднее видеть не только друзьям, но и врагам, — пошутил Дон, но добавил серьезнее — Я не доверяю… полностью… не вам, а свежей и неподдельной силе молодого чувства, которая с пренебреженьем отвергает опасливое благоразумие и расчет. И сам ненавижу себя за это недоверие, ибо для меня мнение сердца, сколь бы заведомо ошибочно оно ни было, всегда выше мнения степенного разума, пусть даже это несомненно приведет меня к жестокому разочарованию. Но ведь обманут, разочарован и этим раздосадован будет опять-таки разум, резонерствующий ум мой, а не сердце, которое выше обмана, разочарований и крушений иллюзий. Таким образом я сберегаю дорогую мне душу пусть даже в ущерб чувствительной плоти, если так можно выразиться… Вы понимаете, верите мне, Гвед, друг мой?
Я кивнул, и мы с чувством пожали друг другу руки.
— Вы еще встретитесь с Винди, Гвед, и встреча эта будет нелегка, хотя поначалу у вас возникнет другое чувство, — мягко сказал Дон, несколько туманно для меня подытоживая свои объяснения; позже я понял смысл его слов.
Из дому опять вышла Вэйви — как будто по хозяйственным делам, но грустный взгляд ее был красноречив.
— Мы возвращаемся к столу, Вэйвлет, если вы нам еще хоть что-то оставили! — крикнул ей смеясь Годлеон.
— Конечно, оставили — стол по-прежнему ломится от яств! — обрадованная девушка тут же вбежала в дом, а мы с Доном последовали за ней, обнявшись за плечи.
В наступивших сумерках Вэйви зажгла с помощью Лунка и юного цирюльника множество свечей, и наш пир превратился в мирное вечернее застолье доброй и дружной семьи.
Глава 9
Праздник окончился, и мы с Лунком возвращались в Кристадону. Провожая, Годлеон сказал мне:
— За вами теперь определенно будут цепко следить, Гвед — вы их единственная ниточка ко мне. Поэтому до нашего отъезда встречаться не будем. Будем связываться через Лунка — он вам все объяснит. Он же сообщит о дне нашего отбытия и заберет вас назло всем чертям, Таваго с Травотой и моей дочери прямо у них из-под носа. Будьте же с легким сердцем и попрощайтесь хорошенько с Кристадоной — Бог весть, доведется ли вам еще раз пожить в этом прекраснейшем из городов.
Лунк, на которого, похоже, вино не действовало ни внешне, ни внутренне, стал заводить мотор, но нас приостановила выбежавшая из дому с пирогом и оплетенной бутылкой местного вина Вэйви:
— Вот, подкрепитесь в дороге, а то уже скоро впору будет завтракать, — застенчиво пролепетала она. Она так и осталась стоять у ворот, маша нам рукою, пока ее фигурка не скрылась, когда мы свернули на главную дорогу, белевшую под яркими звездами. Вероятно, так провожала на заре мужа мать Вэйви, и эта врожденная, подсознательная верность женской традиции, освященной поколениями, растрогала меня.
Лунк по своему обыкновению молчал, и я, размягченный вином и вкусной едой, предался размышлениям о том, как прекрасна земля Кристадоны, как прекрасен сам город, а нам в нашей суете вокруг денег недосуг посидеть молча на берегу океана, всматриваясь в лазурную даль, смеющуюся под солнцем, порадоваться паркам, рощам и садам Кристадоны, полюбоваться благородными фасадами и изяществом линий ее причудливых домов, дававших крышу над головою уже многим поколениям людей, которые любили и ненавидели, расставались и воссоединялись, богатели и разорялись, совершали преступления и искупали зло и, наверное, так же, как мы, тратили время жизни на денежную суету, уверенные, что траты окупятся сторицей еще до смертного часа, не видя ни океана, ни садов и рощ, ни благородных улиц. Прав был Годлеон: город сам по себе, а люди сами по себе. Единственное, когда и где они как бы воссоединялись с городом и его землею, было прекрасное и величественное кладбище Кристадоны под сенью старых кипарисов, увитое диким виноградом и все в розовых кустах, отлично дополнявшее целыми улицами монументальных надгробий архитектуру города, — да и то, если у упокоившихся там жителей доставало денег и вкуса на надгробный памятник; иные исчезали в нищенских могилах в предместьях или в океане.