Игорь Спинов
Загадочная смерть
Через год после возвращения моего кузена из „мест не столь отдаленных“ мы похоронили его. На поминках тетя Зина (мать покойника) начала „голосить“, чем окончательно испортила всем настроение. Даже сосед Митрич извинился, кряхтя поднялся и удалился в свою однокомнатную квартиру, предварительно выпив два стакана водочки.
Причем пил он с большим отвращением, всем своим видом давая понять присутствовавшей публике, что делает это исключительно из уважения к семье покойного и желания разделить их горе настолько, насколько позволит его здоровье. Но здоровье Митрича, как я уже сообщал ранее, не позволило ему принять на грудь более двух стаканов и он, извинившись, отправился к себе смотреть телевизор.
Тем более, что должны были начаться „Диалоги о рыбалке“, до которой Митрич большой охотник. Я же вызвался его проводить, надеясь выкроить пяток минут для перекура и пропустить пару мрачных тостов, после которых чокаться не принято. Человеку свойственно ограничивать свою жизнь придуманными барьерами, но и этого ему мало, он и смерть свою превращает в полный условностей ритуал.
Именно из-за этих условностей, например, разгорелся спор между матерью покойного и Ниночкой — молодой особой, метившей на место второй половины Сереги. Сергей — это имя покойного кузена. Спор этот был относительно того момента, что можно ли желать покойнику царствия небесного ранее, чем через 9 дней после похорон. Тетя Зина находила это пожелание естественным и стимулировала уже около трех тостов на эту тему. Ниночка же дулась, щечки ее краснели, но водку она пила, заводясь все больше и больше.
В конце концов она решилась поставить вопрос ребром. „Как же так, Зинаида Ивановна, — говорила она, глядя на стол рассеянными глазами. — В нашей „Великой Писаревке“ такие слова говорят только на девятый день.“
— А за что же пьют предыдущие 8 дней? — почуяв недоброе, спросил Витек (одноклассник Сереги).
— Ну, за то, чтобы земля была пухом, — переведя взгляд, ответила Нина. Узнав, что даже в Великой Писаревке живут нормальные люди и, не видя принципиальной разницы, за что пить, Витек успокоился и погрузился в прострацию.
Зинаида Ивановна начала что-то возражать Ниночке, вроде: я, де, у себя дома, и могу любые тосты говорить, да и у них, в Верхней Сыроватке, так было завсегда принято, а там собор стоит из красного кирпича и отец Аристарх, чай, разбирается в этих обрядах. А он, между тем, всегда на поминках первый тост произносил. „Царствие, — говорил, — ему небесное“.
В ответ на такие речи тети Зины, Ниночка тоже приводила какие-то аргументы, но я, как говорил уже выше, покинул их именно в этот момент. Проводил Митрича, выкурил сигарету и пошел в комнату Сергея. Механически я открыл ящик стола, взял письмо, лежавшее сверху и стал читать.
Да, я знаю конечно, что читать чужие письма нехорошо, но в большей части это утверждение относится к письмам, чьи адресат и отправитель все еще не покинули наш грешный мир. Читая же письмо, адресованное двоюродному брату, которого похоронил лишь несколько часов назад, я не испытывал никаких угрызений совести. Я хотел общаться с ним. Текст письма я привожу по памяти, но судя по почтовому штемпелю, письмо это пришло еще тогда, когда двоюродный мой братишка „срок тянул“.
Обратив, однако, внимание на адрес получателя, который только-то и был указан на конверте, я к удивлению своему обнаружил, что он совпадает с адресом тети Зины. Выходило, что Серега еще на нарах лежал и баланду кушал, а письмо уже ожидало своего часу, мирно покоясь на Серегином столе. И как знать, какая цифра вместо „зеро“ выпала бы моему кузену на рулетке жизни, не имей его мать интеллигентной привычки не читать чужие письма. Итак, письмо:
Привет Серега!
С возвращением тебя. Я действительно рад, что ты пришел и совсем не потому, что ты должен мне определенную сумму, проценты на которую я не начислял по причине нахождения твоего в казенном доме. Рад я по той причине, что ты снова можешь полной грудью вдыхать воздух свободы, встречаться со старыми друзьями и подругами и т.д.
Уж я-то знаю это ощущение. Отдыхай, одним словом. У нас тут почти без перемен, если не считать того факта, что я теперь фактически остался без денег. Изложу-ка я тебе, пожалуй, всю историю с самого начала. Ты, наверное, помнишь мою фирму „Гранэкс“. Мы продавали тогда все — от калькулятора до автомобиля и дела шли неплохо, но тебе неизвестно о самом создании фирмы. Наберись немного терпения, Серега, я сейчас расскажу.
Еще раньше я работал менеджером в фирме „Матадор“ и неплохо зарабатывал. И вот, встречаю я своего старого приятеля. Радость встречи, все такое. А тут пригляделся: батюшки святы! Куртка порвана, ботинки сношены: видок впечатляет. Зашли в бар, а люди от него шарахаются. И в глазах у него такая тоска: я видел такую только у дворняжек. Одним словом очень он напоминал БОМЖа.
Не знаю, Серега, читал ли ты книгу Михаила Веллера „Приключения майора Звягина“, думаю вряд ли она есть в тюремной библиотеке, поэтому я в двух словах скажу тебе, о чем она. Живет, короче, правильный такой мужик — майор Звягин, работает на „скорой“, имеет хобби. Да, прикол именно в хобби. Его увлечение состоит в том, чтобы свой нос во все дыры совать. Всем помогает, стервец. И безвыходных ситуаций у него нет.
Неважно: девушка тебя бросила, врачи у тебя рак нашли, потерял вкус к жизни — все это для майора пустяки. Так вот, к чему я это? Посмотрел я тогда на друга и подумал: „А что бы сделал Звягин в подобном случае?“ Глупо, конечно, жизнь на страницах книг и жизнь за окном почти не имеют точек соприкосновения. Исаак Бабель писал: „Хорошо выдуманной истории незачем походить на реальную жизнь. Жизнь сама изо всех сил пытается походить на хорошо выдуманную историю“.
Но, тем не менее, подумал я тогда о Звягине и он не заставил себя долго ждать. Уже через неделю у меня был план мероприятий по перевоспитанию моего друга. Да ты должен его помнить: Андреем зовут. Первым делом, считал я, надо объяснить человеку, что быть счастливым (слово-то какое) — это значит заниматься любимым делом. Андрей же зацикливался на фразе „счастье не в деньгах, а в их количестве“, вздыхал и жадно пил принесенное мною пиво.
Но майор Звягин, засевший во мне, так просто сдаваться не собирался и перешел к решительным действиям. Он уволил меня с фирмы и заставил создать свою. Андрей стал моей правой рукой в „Гранэксе“. Уже через полгода он курил дорогие сигареты, стильно одевался и считал себя бизнесменом. Еще через год он купил себе джип и сказал, что ему мало платят.
Мне к тому времени порядком надоела эта мышиная возня, именуемая в наших краях бизнесом, да и „товарищ майор“ помаленьку стал меня покидать. Ты же знаешь, как много для меня значит рисование: я раньше считал, что жить не смогу без станка, без кистей, без запаха краски. А вот, поди ж ты, почти полтора года к мольберту не подходил: некогда. Все на нервах: то контракт срывается, то налоговая зарывается. Только разгребешь в одном месте — в другом завал. Тоска смертная, тем более, что я-то точно знаю — „не в деньгах счастье“.
Рассуждая подобным образом, я принял решение, которое тогда мне казалось правильным. Я назначил Андрея директором фирмы и полностью отстранился от дел, не требуя отчислений дивидендов. Представляю, как ты улыбаешься, Серега. Ты всегда обвинял меня в экономическом романтизме. Что же, ты прав, но и твой „реализм“ тоже не выход, ибо говорил бы это я тебе сейчас за столом, а не пытался бы объяснить в письме то, что произошло за несколько лет твоего отсутствия. Однако вернемся к событиям тех лет.
Я занимался самореализацией на заработанные ранее деньги, Андрей торговал „юридическим лицом“. Казалось тогда, что жизнь течет также уверенно, как нефть по трубопроводу, но это было не так. Да, собственно, и не бывает такого никогда, чтобы без сюрпризов, без неожиданностей и „подарков судьбы“. На сцену жизни, ярко подсвеченную искусным светотехником, вышел ослепительный шпрейхшталмейстер в черном фраке с белым жабо и, сверкнув голливудской улыбкой, задорно произнес: „Кризис, господа!“ И хоть был этот кризис не первым — ударил он побольнее всех предыдущих.