После того, как вдова рассчиталась с шефом, я вызвался ее проводить. Она согласилась и даже, как мне показалось, с благодарностью. Вернувшись в мастерскую, я обнаружил оставленный Оксаной пакет с книгой такого же колдовского названия, какие я видел в изобилии в ее домашней библиотеке. От нечего делать я начал просматривать книгу и настолько увлекся чтением, что к действительности смог вернуться лишь благодаря стараниям художника, настойчиво предлагавшего мне “по пять капель”.

От подкупающего своей новизной предложения пришлось отказаться: книга заинтересовала. Сообщив шефу, что забытую клиентом книгу я доставлю лично, и наскоро попрощавшись со ставшим словоохотливым художником, мне удалось откланяться. Книга, чтению которой дома я посвятил еще около часа, представляла собой учебник по передаче ведических знаний от старшего поколения к младшему.

Оказалось, что брачные узы являются серьезным препятствием для передачи знаний такого рода. Заключение брака молодыми ведуньями допускается уже после обучения. Непередача же знаний старыми, создает “отрицательные заслуги” и сводит на нет все усилия предыдущих поколений, направленных на достижение “абсолютного могущества”. В том случае, когда на пути передачи знаний возникает препятствие, неизвестный мне автор книги, Аватар Калки советовал не останавливаться ни перед чем.

Разум отказывался верить прочитанному. Выходило, что если бабуля всерьез считает себя ведьмой, то она сжила со свету мужа своей внучки. Но как? Тогда я вспомнил пластмассовую куклу с рассеченной головой и древние обряды “Вуду”. Их шаманы умели устанавливать резонансную связь между человеком и его абстрактной моделью. В свете этого, манипуляция куклами при вручении подарков на свадьбе выглядела как умышленное действие и означала приговор для молодого человека. Что она там говорила о несчастном случае? Я набрал номер телефона Оксаны.

— Алло! Это Оксана?

— Да, — ответил знакомый мне голос.

— Ты забыла книгу в мастерской. Когда можно будет заехать?

— Извини, я стала рассеянной, — она явно не переживала по поводу пропажи.

— Бабушка, наверное, передала? — предположил я.

— Конечно. А ты уже прочитал?

— Нет, — соврал я.

— Завтра завези, пожалуйста.

— Хорошо. До завтра.

Я повесил трубку. Но узнать всю правду хотелось именно сейчас. Так, у покойного наверняка были родственники: отец, мать, может быть, брат или сестра. Нужно заглянуть в справочник. А фамилия его? Я позвонил шефу.

— Виталий Иванович?

— А э-то кто? — ответили мне слегка трезвым голосом на другом конце.

— Игорь, компьютерщик.

— А-а, слушай, зайди, пожалуйста, завтра: есть работа.

— Окей! Виталий Иванович, а как фамилия клиента, для которого я делал снимки с видеокассеты в последний раз?

— Зачем тебе? — стал подозрительным шеф.

— Да для налоговой отчет пишу, — в который раз за день соврал я.

— Секундочку, Игорь, пойду посмотрю. — В трубке стало тихо.

— Поплавская ее фамилия, — ответил босс после двухминутного перерыва голосом человека, успевшего между делом принять 50 граммов “Столичной”.

— Спасибо, Виталий Иванович, завтра зайду. Счастливо.

“Андрей Федорович”, — вспомнилась мне надпись на граните. Поплавский с инициалами Ф.М. был единственным в справочнике и я, не колеблясь, набрал номер.

— Здравствуйте, — сказал голос немолодого мужчины, — я слушаю Вас.

— Я хотел выразить Вам свои соболезнования, — неуверенно начал я.

— Спасибо, — та же ровная речь, — а кто Вы?

— Игорь, — знакомый Андрея и Оксаны.

— Я Вас, наверное, не знаю, — почему-то смутился он.

— Можно к Вам подъехать, Федор Михайлович? — наугад сказал я.

— Федор Макарович!

— Извините, забыл.

— Заезжайте. Час-два я еще точно не лягу. Адрес Вы должны знать, — сказал Ф.М.

— Сейчас буду.

Узнав у Оксаны адрес свекра, я отправился к нему, предварительно захватив бутылку огненной воды. Жил он недалеко от меня в маленьком обшарпанном домике. “Двери, ставни, коробки и другие изделия из металла”, — прочитал я на заборе Федора Макаровича. “Похоже, старик тот еще предприниматель”, — подумал я и нажал на кнопку звонка. Во дворе незло залаяла собака и чей-то голос спросил: “Кто это?”

— Я звонил Вам только что, Федор Макарович.

— А-а, Игорь. Ну проходи в дом, я сейчас подойду. Привяжу вот только псину.

Я вошел в дом. Убранство жилища было самодостаточным: ничего лишнего. Таким, должно быть, представлялся уют домашнего очага еще первым владельцам дома. Книжный шкаф, пара кресел, диван, письменный стол и кровать с тумбочкой во второй комнате. Полы устланы коврами, сплетенными из лоскутов, на стене в выцветших обоях несколько портретов мужчин и женщин, которых я сразу зачислил в родственники Федора Макаровича, вот и все.

Поставив бутылку на письменный стол, я плюхнулся в древнее кресло, оказавшееся, тем не менее, очень удобным. На мой взгляд Макарович отсутствовал несколько дольше, чем того требует процедура посадки собаки на цепь, но зато появился он с двумя стаканами, ломтем хлеба и миской квашенной капусты. Только тут я заметил, что письменный стол расположен аккурат напротив окна, выходящего во двор.

Федор Макарович оказался бодреньким старичком и, я думаю, если бы не смерть сына, выглядел бы еще моложе. Он деловито разрезал хлеб, налил по полстакана водки и в полной тишине мы выпили. Потом похрустели капустой. Наконец он нарушил молчание.

— Ну, говори зачем пришел.

— Если честно, Федор Макарович, я хотел бы знать как погиб Ваш сын.

— Значит, мент, — погрустнел мой собеседник. Я то сразу понял, что не друг ты Андрюхе. Его друзей я всех знаю, — показал он в потолок указательным пальцем.

— Ну почему же сразу — мент. Оксана меня хорошо знает, кстати, можете ей позвонить.

— Так у нее бы и спросил.

— Она расплачется, — посмотрел я ему в глаза.

Он выдержал взгляд и нехотя согласился. Затем разлил остатки водки и поднял свой стакан, ожидая меня. Я не заставил себя долго ждать и мы снова выпили в полной тишине.

— Ну ладно, пойдем, — сказал мне, крякнув, Андрюхин отец, и встал из-за стола.

— Куда, Федор Макарович? — спросил я, хотя, если честно, мне было все равно. Я уже не был уверен: нужно ли мне знать как именно погиб этот паренек, но, как говорится, “назвался груздем”…

— В мастерскую, — сказал, как отрезал дед. “Да ради бога”, — подумал я — “Посмотрю на мастерскую и оставлю старика в покое”.

Мы зашли в сарай, который изнутри показался мне гораздо больше, чем снаружи. На полу лежали заготовки из “уголка”.

— Заказ получили, — сказал, проследив мой взгляд, Макарович.

— На двери?

— На двери, — подтвердил он. И добавил после паузы: “Хороший заказ!”

Мы с Андрюхой вдвоем за него взялись. Он резал “уголок”, а я должен был вести сварочные работы. Видишь во-он там агрегат стоит, на котором он резал?

Я посмотрел в направлении, указанном Макаровичем и утвердительно кивнул. У дальней стены стоял какой-то станок, похожий на “циркулярку”, только вместо дисковой пилы с зубцами, на валу был закреплен абразивный круг. На столе чуть выше станка расположилось какое-то ржавое пятно, непонятно почему привлекшее мое внимание. Федор Макарович, такой немногословный минуту назад, тараторил без умолку. Я прислушался.

— …а он говорит: давай я буду резать, как договаривались. Выключил станок, меня отстранил так рукой, взял чертежи, рулетку, отметил уже отрезанный по размеру “уголок” и взялся за дело. Я наблюдал за ним как раз отсюда, где мы с тобой стоим. Все случилось за какую-то долю секунды. Круг с алмазным напылением, предназначенный для резки металла, произведенный фирмой BOSCH, раскололся на несколько частей во время вращения со скоростью 3000 оборотов в минуту. Я не видел того злополучного куска, просто голова сына на моих глазах раскрылась как школьный букварь…

Мне стало дурно. Я узнал все, Еще минуту здесь и меня вырвет прямо на цементный пол, на эти станки и “уголки”. Я молча развернулся и пошел на выход.

— А пятно над станком, — продолжал Макарович, — мозги его. Не могу ничем соскоблить…

Я побежал, сердце стучало где-то в горле. Волосы на голове шевелились: я чувствовал это. “…закрашиваю, опять проступает”, — было последней фразой Федора Макаровича, долетевшей до моего сознания.

Дернул же черт меня сунуться в это дело. По пути домой я почувствовал на себе напряженный взгляд. За мной наблюдали. Пройдя пару кварталов, я обернулся — никого. В это время улицы почти пусты. Повторная попытка засечь наблюдателя также не увенчалась успехом.