Шмиэл Сандлер

Белокурая бестия

* * *

Зингель привел к нему стройную девушку с тонкими чертами лица. Волосы девушки, аккуратно зачесанные наверх, длинная коса цвета золотистой пшеницы, матовая кожа, синие бездонные глаза, вздернутый носик и полные полуоткрытые губы делали ее настоящей русской красавицей. На ней была запахнутая солдатская шинель, которую в передней заботливо набросил на нее адъютант, а под нею летний, в красных цветочках сарафан, мало согревавший в просторной ленинской комнате, где не было печки и в открытые щели в окнах проникал пронизывающий холод.

Девушке было зябко и на изможденном лице ее застыло выражение глубокой апатии, оставшейся у нее после первой встречи с лейтенантом, который поил ее красным вином и долго мучил в своем кабинете.

Она беспрекословно выполняла все требования этого белокурого статного офицера, которому подчинилась, как собака подчиняется и любит своего строгого хозяина. Лейтенант был для нее тиран и любовник одновременно, ей нравились его грубые ласки (дома она знала лишь попреки отца, который, напившись обычно дрянной водки, беспрестанно сквернословил, выговаривая ей за мать, бежавшую к другому мужчине), но она сдерживала свои чувства и ей казалось, что он вот-вот ударит ее за то, что она не так выполняет его требования.

До того, как она попала в руки многоопытного лейтенанта, ее всего лишь один раз поцеловал Иван.

Это был шумный бал-маскарад в школе по случаю Нового Года. Серебристый звон игрушек на елке, ласковой шепот мишуры, сладкий запах хвои и мандаринов кружили им голову. Они были в самодельных черных масках и, притворяясь, что не узнают друг друга, говорили вычурным языком героев романов Дюма. „Графиня вы восхитительны!“ „Маркиз, я разочарована вами“ и за всем этим скрывалась жгучая радость зарождающегося светлого чувства, которое смущало их и пугало своей манящей неизведанностью.

А потом был долгожданный белый танец. Сюзан жеманно пригласила его на вальс и он, гордый тем, что она выбрала именно его, сознательно повел ее в темный закуток спортивного зала, где за разбитыми брусьями, прикрытыми по случаю праздника выцветшем дырявым брезентом, намеревался сделать ей важное признание, но стушевался в последний миг, а затем, рассердившись на свою нерешительность, грубовато и неумело поцеловал девушку в теплые мягкие губы.

Это был первый, трепетный юношеский поцелуй, который запоминается на всю жизнь. Ваня и сам ужасно смутился своему ребячьему порыву и неожиданно выдал совсем уж глупое, после чего жутко и предательски покраснел:

— А хочешь, Сорванец, я приведу тебе из леса медвежонка? — запальчиво сказал он.

Этот тихий и робкий мальчик с добрыми зелеными глазами не был хвастунишкой, она знала — он приведет из лесу кого угодно, потому что там он настоящий хозяин.

Иван был в школе первым учеником и гордостью учителя по немецкому Евгения Петровича Корша, с удовольствием дававшего ему книги из личной библиотеки. В короткое время он прочитал почти все книги, имевшиеся в Дубках, и получил от Корша прозвище „ходячая энциклопедия“, что вызвало зависть и ярое презрение к нему деревенских оболтусов и почтительное уважение Сюзан и других девчонок.

Он держался в школе особняком и дружбы его почти никто не искал, хотя обширными знаниями своими он всегда готов был поделиться со всеми.

Нелюбовь к Ивану объяснялась тем, что он не был похож на своих бойких востроглазых сверстников, не принимал участия в шумных мальчишеских играх и почти все свободное время проводил за чтением дома или в лесу. Ходили слухи, что он колдует по ночам и водится в лесу с волками. Эти слухи прибавляли к его имени ореол некой зловещей тайны, и общая неприязнь к нему со стороны деревенской детворы неимоверно возрастала.

Когда он впервые „вышел“ из лесу с обросшим и одичавшим от многолетнего одиночества отцом, мальчишки долго и упорно называли его „Звереныш“. Сначала он не понимал значение этого „постыдного“ слова, а потом, когда ему разъяснили, так хватанул лапищей одного из обидчиков, что у того зашатались зубы. Малышня коварно объединилась в надежде как следует отмутузить чужака, но Иван, отрастивший для этого случая острые когти, исполосовал до крови добрую половину соседских ребят:

— Я убью каждого, кто хоть еще один раз назовет меня Зверенышем! — сказал он. В глазах у него плескалась такая яростная решимость, что все вдруг поверили — непременно убьет, и разом прекратили приставать к нему, но зато возненавидели в душе тихой и скрытой ненавистью, считая его оборотнем, который убивает в деревне злых собак и задирает овец в местной овчарне.

Евгений Петрович Корш, увидев однажды длинные „боевые когти“ мальчика, мягко привлек озлобившегося паренька к груди и тихо сказал ему на ухо:

— Самое сильное оружие, Ваня, которое может быть у человека — это любовь к людям!

Но мальчика никто не любил и он еще больше замкнулся в себе. Драться, после слов учителя он перестал совсем. Ну, может быть, раз или два пободался с ребятами из старших классов, которые уж слишком нагло пялились на Сорванца и говорили ей всякие дерзкие вещи. Никто из них и не думал всерьез обижать Сонечку, с их стороны это был всего лишь традиционный пацановский способ выразить свое восхищение самой красивой девушке в школе. Обидеть ее было не так-то просто: она была бойкой девочкой, умеющей постоять за себя и неистощимой на выдумки (за что и получила прозвище „Сорванец“), но Иван, не допускал и мысли, что кто-нибудь, пусть даже взрослые ребята (так же как и малышня, побаивавшаяся волчонка), могут говорить о ней в таком непозволительном тоне. Он сам обращался к ней как к графине и требовал этого от всех.

Ей нравилась отчаянная смелость этого умного и некрасивого мальчика. Сначала Сюзан жалела его за неприглядную внешность, а потом незаметно для себя стала выделять паренька из общей серой массы, восхищаясь его начитанностью и с удовольствием слушая его рассказы о великих путешественниках. Скоро она поняла, что у Ивана благородное сердце и он очень одинок в этом чуждом и неприветливом мире, от которого всегда стремится спрятаться в лесу.

Они дружили в тайне от родителей, потому что отец сказал ей однажды:

— Я изничтожу это кулацкое отродье, если еще раз увижу тебя с ним, можешь не сумлеваться!

Поначалу она думала, что он злится на темное прошлое Ваниного отца, много лет прятавшегося в лесу, но потом узнала от тетки Лукерьи, что именно папа многие годы носил, находившемуся в бегах семейству Петровых пропитание и одежду.

Об этом знала вся деревня, молча сочувствовавшая Петровым, которые, может быть, были ужасно строптивые, по отношению к советской власти, но по-своему хорошие люди и уж совсем не кулаки.

Сюзан знала — кто-то в деревне (об этом не говорили вслух) „накатал“ донос в органы и Петровы в одночасье стали врагами народа, а такие смелые люди, как ее отец, несмотря ни на что, помогали им в трудную минуту.

Почему же теперь отец так люто ненавидит дядю Саву?

Диц видел борьбу, которая происходит в ней и не мешал ей. Сюзан сама должна была сделать свой выбор. Какое могло быть сравнение между ним, блестящим боевым офицером, не раз смотревшему в глаза смерти на поле брани, и этим — нескладным хмурым подростком, с волчьим сердцем в груди.

Она оказалась смышленой девушкой, не замкнулась в себе как другие, норовившие после занятий любовью, поскорее бежать домой, и в ее глазах он не видел страха. Карл Диц считал абсолютное бесстрашие главным достоинством мужчины. В данном случае речь шла о женщине, но для страстной любовницы, в роли которой он хотел ее видеть, можно было сделать исключение.

Диц был предупредителен с ней, хорошо кормил и даже придумал ей ласковое имя Сюзан. Он все более привязывался к этой молодой породистой самке и даже находил в ней какие-то общие черты с далекой Гретхен.

Во время упоительной и желанной близости с Сюзан он ощутил вдруг какую-то непонятную и смутную тревогу. Его звериный и охотничий инстинкт подсказывал ему, что где-то совсем рядом в холодной и темной мгле, по-волчьи беззвучно крадется Иван, чтобы всадить в него пулю или кривой нож, в тот самый момент, когда он занят любовью с его милой подругой.