Шмиэл Сандлер
Белокурая бестия
* * *
Что означают эти непонятные придушенные крики, может быть, это снова Иван затевает свои детские игры? Сначала этот нелюдимый и дикий с виду (несмотря на очки) мальчик смешил его своими непомерными амбициями — непременно убить коменданта Дубков, но с каждым днем действия его становились все более обдуманными и дерзкими. Вчера, например, он стрелял в него, а попал в обозную лошадь, жующую из торбы овес: очки у бедняги, наверное, упали с носу, когда он целился. Возможности у Ивана были ограниченные — пистолет, да зубы, очевидно, острые (по деревне ходили слухи, что есть в нем что-то волчье).
Конечно, этот парень умен и храбр, однако, вряд ли он способен на военную хитрость.
Но кому-то же понадобилось затевать эту глупую игру с голосами. Впрочем, глупой называть ее рано. Скорее это продуманная комбинация врага, который хочет отыграться за провал группы Симакова. Ему надо быть настороже: чудики, которые целят в одно, а попадают в десятое, обычно непредсказуемы. Но так даже веселее, когда не знаешь, откуда ждать пули.
Вывести его из равновесия или напугать чем-либо было невозможно. По старой привычке, привитой ему еще дедом, он сознательно подвергал себя каждодневному риску, и тем утверждался в собственных глазах. Когда наступало временное затишье, и гномы почти не высовывались из своих барсучьих нор, он звал к себе унылого старосту и предлагал ему сыграть в русскую рулетку.
— Вот видишь, в барабане одна пуля, — говорил он, — сначала кручу я, а потом ты, хочешь рискнуть, старик?
— Я, ваше благородие, к таким играм неспособный, — отговаривался Савелий Петров, делая вид, что не замечает презрительной усмешки лейтенанта.
— Где же твоя хваленная русская удаль? — с раздражением говорил Карл Диц и откровенно признавался ему, — мне скучно, мужик, веди сюда ваше „Светлое будущее“.
Петров приводил к нему очередного подростка, которого лейтенант снабжал маленьким дамским пистолетом и обоймой блестящих желтых патронов.
— Сможешь ранить меня, получишь сто марок, а убьешь, никто тебе за это ничего не сделает, — напутствовал он парня.
Дуэлянты выходили на майдан, расходились. Причем Диц был совершенно безоружен. После недолгой беспорядочной или выборочной пальбы (в зависимости от того насколько был напуган подросток), когда юный дуэлянт целил в лейтенанта, а попадал в зазевавшихся баб, или деревенских собак, вечно путающихся под ногами, он устало садился на талый пригорок и сдавался на милость победителя. Лейтенант давал неудачливому подростку десять оккупационных марок, и отпускал с богом. Рисковый баланс на время был восстановлен.
Крепкие на вид подростки не представляли для него серьезной опасности. Даже когда он открыто, шел под пули, никто из них так ни разу и не попал в него. Только однажды один парнишка по имени Павел Хромов, сделав вид, что расстрелял всю обойму, подождал пока лейтенант подойдет поближе и рванул чеку гранаты (слишком рано, как выяснилось, чтобы убить его). Тщательно проведенное позже расследование так и не пролило свет на то, откуда подросток раздобыл смертоносный снаряд. Оттого, что Павел разжал пальцы раньше времени, лимонка разорвалась у него в руках и он погиб на глазах у своей матери, потерявшей рассудок от горя.
Диц оценил мужество дерзкого подростка и пригласил в Дубки духовой оркестр из города. Весь следующий день музыканты играли бравурные советские марши, а рота немецких солдат салютовала в честь маленького героя, едва не отправившего на тот свет прославленного немецкого офицера.
Павла Хромова похоронили с воинскими почестями в центре деревни, на том самом месте, где раньше стоял памятник Иосифу Сталину. На могиле подростка Диц сказал сдержанную речь о том, что он лично рукоплещет героическому подвигу молодого человека, и был бы счастлив, умереть такой красивой смертью, как он.
От имени „общественности“, с любезного разрешения лейтенанта, надгробное слово сказал сельский учитель Корш. В основном он сосредоточился на школьных успехах погибшего, а в заключение, по стариковски, не выдержав, прослезился и заявил, что Павлик был его несбывшейся надеждой и любимым учеником.
Разбитой горем матери лейтенант Диц подарил значительную сумму денег, на которую она могла купить корову столь необходимую в хозяйстве.
Погибший юноша был, пожалуй, единственный человек в деревне, который доставил ему истинное удовольствие своей неожиданной тактической уловкой. После него он уже не чаял подыскать для своих дуэлей стоящего партнера. Но вдруг к нему подошел сутуловатый парнишка лет шестнадцати и на хорошем немецком языке сказал:
— Меня зовут Иван Петров, я хочу, чтобы вы дали мне пистолет.
Мальчик носил очки с толстыми стеклами, шея у него была тонкая, грудь узкая, руки длинные, но сильные.
Он был некрасив: покатый лоб нависал над горящими зелеными глазами, а прямой нос и слегка приподнятые уголки губ, придавали его лицу хищное выражение. Несмотря на „звериный оскал“ и угрюмый вид, он не производил отталкивающего впечатления, вероятно, из-за глаз излучающих лучезарный свет и доброту.
Парень отказался от вознаграждения в случае удачного исхода дуэли, и Диц понял, что этот урод хочет ухлопать его из идеологических соображений.
Идеологических болванов, исповедующих нацизм, он ненавидел в армии. Дед учил его, что никакой идеологии в реальной жизни нет, а есть только мораль рабов и мораль господ. „Все, что между этим категориями, придумано специально для оболванивания масс, в чем так удачно преуспел ничтожный ефрейтор“.
Диц убедился на собственном опыте — идеологические бойцы впадают в панику при первых же трудностях на фронте. Он уже имел удовольствие лицезреть фанатов, которые ломались как спички, в холодную зиму под Сталинградом.
Но где-то он уже видел этого неуклюжего парня в очках. У него был сильнейший минус. С таким зрением только стрелять в собственную мечту.
Диц узнал его: это был сын старосты Савелия Петрова. Можно было, конечно, догадаться об этом по фамилии, но у русских ведь каждый второй Петров или Иванов, а он еще не совсем хорошо разбирается в именах.
Вместе со своим недалеким и предупредительным во всех отношениях папашей, этот неказистый юноша делал как-то ремонт в его „походной“ спальне. Ему, очевидно, не очень нравилось это скучное занятие, и пугливый отец все время горячо убеждал его в чем-то, ласково называя „Ванюша“.
Лейтенант призвал Петрова в канцелярию и сказал ему с наигранным упреком:
— Почему твой сын хочет моей смерти, старик, разве я мало сделал тебе хорошего?
— Ему просто скучно сидеть дома, — виновато засуетился Савелий, — гоните его, пожалуйста, в шею, Ваше благородие. Он у меня один, а двое старших погибли еще до войны.
Петров был раскулачен в годы коллективизации, и, не желая идти в Сибирь, скрылся с сыновьями в лесу. Он жил в сырой и душной землянке почти десять лет, пока советская власть не простила его. Жена у него умерла при родах (в глухой и непролазной чаще), а старших детей задрал медведь. Петров совсем одичал в своем мрачном изгнании и почти сырьем поедал всякую лесную живность. Его младший сын Иван (родившийся в лесу), похож был на звереныша, и, говорят, даже, дружил с волками.
Несомненно, Петров сгинул бы в суровую русскую зиму, но один из сердобольных сельчан, проведав, где именно он окопался, довольно долго приносил ему спички и теплую одежду.
Лейтенант дал Ивану пистолет системы „Вальтер“ и заключил с ним джентльменское соглашение.
— Я даю команду своим людям не трогать тебя, ни под каким предлогом. А ты даешь мне слово мужчины, что будешь выпускать по мне лишь по одной пуле в день. За мной остается один выстрел, но только после того, как ты израсходуешь всю обойму.
Парень скрылся из виду и лейтенант знал, что на сей раз славно развлечется.
* * *
Накинув на плечи обтягивающий его мощный торс китель и натянув на ноги вычищенные до блеска сапоги, лейтенант уверенным шагом направился в свой рабочий кабинет.