Шмиэл Сандлер

Белокурая бестия

Иван подошел к Сюзан, снял запотевшие очки, протер их синим шарфом, и, забыв надеть их (как тогда в спортзале), долго смотрел на нее незрячими глазами.

— Что, доченька, хочешь узнать, кто тебе будет Иван? — спросил Симаков. Он взял со стола зеленый графин, дрожащей рукой плеснул водки в немытый стакан, на дне которого лежала луковая шелуха, и залпом опрокинул огненную жидкость в горло.

Выпив, он громко крякнул и, понюхав огромный волосатый кулак, сказал с пьяным надрывом:

— Так знай, дочушка, это я написал товарищу Сталину про Савелия, не сумлевайся.

В глазах у Сюзан стояли ужас и недоверие.

— Зачем ты, папа?

— Он заглядывался на Настеньку... — Симаков вновь потянулся к стакану, — мне было обидно, дочь... Савелий ушел в лес, но жену я все равно не уберег. Мамка твоя, доченька, сбежала к евошнему папане... а он был никто, каторжанин, ничтожество!

Симаков с силой ударил стаканом по столу, мутное стекло с прилипшей шелухой треснуло в его руках, но он этого не замечал.

— Я так любил ее... — крупные слезы текли по морщинистому лицу старика. — Я не хотел, чтобы она умерла в лесу, и носил им еду и одежду...

Тут Симаков внезапно прервал свою бессвязную речь и в диком прыжке потянулся к винтовке.

— Стоять, — властно приказал пришедший в себя лейтенант.

Пуля попала ему в грудь и по странному стечению обстоятельств именно в то место, в которое он был ранен на фронте. Кровь медленно вытекала из раны, и он чувствовал страшную слабость в непослушном теле.

Диц распахнул шинель, разорвал пуговицу на кителе, посмотрел на зияющую под сердцем рану и понял, что жить ему осталось минуты. Надо было завершить то дело, за которым он спешил сюда, один, без охраны, в последний раз, доказав себе, что этот волчонок не сломил его и он по-прежнему никого не боится.

С трудом, удерживая в руках потяжелевший вдруг парабеллум, он прицелился. Нет, Ваня не стал прыгать в сторону, как это сделал он, тогда, в спальне. Одинокий волк гордо стоял напротив своего врага с каменным лицом и ждал. Браво, парень, рукоплещу!

— За тобой должок, Иван, — сказал Диц и выстрелил. Несмотря на смертельную рану, рука у лейтенанта была еще тверда, и стрелял он метко. Но Иван по-прежнему стоял на месте, а рядом, сраженная пулей, упала Сюзан, заслонившая его в последнюю секунду.

Диц увидел свою ошибку и пытался повторно выстрелить в Ивана, но в ту же секунду в воздухе послышался знакомый ему игривый свист, и в открытую дверь черной массой ввалилось страшное и огнедышащее животное. Он знал, что это Смерть и поспешно выстрелил еще раз, все еще надеясь попасть в Ивана. Но он снова промахнулся, сожалея о том, что не успел убить врага.

С глухим рыком черная громада прыгнула ему на грудь, и в следующее мгновение он почувствовал, как жаркие острые клыки вонзаются в его молодое горло.

„Волк, — радостно подумал Диц, — это и в самом деле волк — Одинокий и Непобедимый, как Я!“

* * *

Он умер не сразу, успев подумать, что все его воспитание духа было напрасным и в этом мире, вероятно, есть нечто такое, что и без особых тренировок делает личность божеством.

Наконец-то он нашел человека, превосходившего его силой духа и умом. Человека, который был велик по рождению, и у которого ярость и вероломство были в крови. Он развивал в себе эти качества всю жизнь, а Сюзан родилась с ними. Он любил ее, он восхищался ею и готов был подчиниться ей беспрекословно. Она была единственным человеком в мире, от которого он хотел и готов был принять смерть. Откуда у нежившей еще девочки, такое невозмутимое гордое сознание своего превосходства, как удалось ей внушить ему свое обожание и страх перед ним? И ведь он, бесстрашный коварный зверь, поверил ей. Поверил, что она любит его. „Браво, девочка, рукоплещу!“ — сказал бы он ей, если бы мог еще говорить.

Он не хотел убивать ее. Сюзан должна была жить и рожать таких героев, как Он. Последнее, что он почувствовал, это жалость. Он так и не понял, к кому именно он испытывал ее, к загубленной красоте Сюзан, или к себе самому, так и не сумевшему до конца воплотить мечту своего деда о белокурой бестии. По сути, истинной бестией во всей этой истории оказался Иван, но это уже не меняет дела, до следующего его возвращения на землю, конечно.

Карл Диц умер.

Иван нагнулся над телом Сюзан и ладонью бережно закрыл ей глаза.

— Прощай, Сорванец, — с тихой печалью в голосе сказал он и, потянувшись к неподвижной девушке, нежно поцеловал ее в губы — второй раз в своей жизни. На сей раз, поцелуй был много дольше того (единственного и неповторимого), который он подарил ей тогда в спортивном зале. В нем была боль человека, выстрадавшего свою любовь.

За его спиной потерянно стоял Симаков и с ужасом зрел, как страшный и матерый зверь разгрызает горло немцу.

— Волк! — не веря своим глазам, сказал он, — это волк, Федор, не сумлевайся.