Шмиэл Сандлер

Белокурая бестия

„Не дождешься!“ — сказал про себя Зингель, а вслух добавил:

— Вместе с Лукерьей мы вытащили старосту из петли.

— На том свете вам это зачтется, Зингель. Прикройте, пожалуйста, дверь в ленинской комнате... Сядьте вот сюда. Перестаньте дрожать, идиот. Вот так лучше. Расскажите, что было в записке, хотя нет, я, кажется, знаю, что хотел поведать миру покойный Савелий Петров.

Карл Диц давно уже догадывался о тайне двух бывших друзей, ставших впоследствии заклятыми врагами. Он ни на секунду не сомневался в том, что именно эта, стыдливо скрываемая в деревне тайна, поможет ему еще сегодня сполна рассчитаться с Иваном. „О, это будет достойный сюрприз для моей Сюзан!“ — подумал он. Надо только не промахнуться и тщательно продумать план задуманной им коварной игры.

За любовь Сюзан стоило побороться, и он готов был сражаться за нее с целым миром. А с Иваном сегодня уже, даст Бог, все будет покончено.

Интересно, как отреагирует на его смерть Сюзан? Он намеревался рассказать ей о кончине Петрова младшего в ресторане „Бонжур“. Нет лучше места, для того чтобы поразить воображение женщины безобидным сообщением о смерти ее бывшего любовника.

* * *

Лейтенант Диц был в прекрасном расположении духа. Наконец-то он смог вывести Сюзан в город.

Ресторан был расположен на бывшей садовой улице города N. Никаких садов вокруг давно уже не было и в помине (вырубили на дрова); у разбитого памятника Ленину стояли унылые административные здания, занятые немцами под казармы. Только „Бонжур“ выделялся в ряду однообразных серых домов своей величественной колоннадой и праздничным убранством пышного фасада, смотрящего прямо на центральную площадь, где местные партийные бонзы принимали в свое время социалистические парады. На голубой куполообразной крыше отреставрированного старинного дворца (бывшего ранее дворянским собранием) развевался итальянский флаг, что придавало этому, в общем-то, веселому заведению некий официальный вид, будто речь шла о важном посольстве или архитектурной достопримечательности в одной из европейских стран.

Внутри ресторации был ослепительно яркий свет, исходящий от многотонной, собранной из тысячи мелких, пронзительно сверкающих хрусталиков, люстры, свисающей с потолка гигантской сияющей каплей. На левой стороне зала раскинуто огромное многометровое панно с изображением молодого Муссолини со свастикой на парадном мундире, по правую — тянется причудливая зеленая галерея с собранием редких экзотических растений. В центре зала разбит небольшой, отделанный блестящей керамикой, фонтан, брызги которого подсвечиваются мутными цветными фонарями, нависающих над краями бортика. Свет от фонарей, преломляясь в струях шумной воды, создает иллюзию горящей на весеннем небе радуги. От фонтана спиралью идут мраморные ступени, ведущие на разукрашенную сцену, где уже расположились оркестранты в белых костюмах и, ниже по другую сторону сцены танцевальная площадка, устланная персидскими коврами.

На сей раз итальяшке, специализирующемуся на русской кухне, удалось показать гостям все, на что была способна его богатая кулинарная фантазия. Он устроил для самой красивой пары в зале истинное шоу, которое должно было потрясти воображение неопытной Сюзан.

На столе, накрытом белоснежной скатертью, стояло изящное ведерко с кольцами, из которого горделиво возвышалась бутылка французского шампанского. Огромный букет тюльпанов, привезенных для этого случая с Кавказа, стоял в гигантской, расписанной восточным орнаментом, хрустальной вазе в центре стола. Из холодных закусок были поданы крабы заливные с корнишоном и маринованной капустой, горбуша по-уссурийски и миноги, жаренные с горчичной заправкой. Из мясных блюд — поросенок с хреном и сметаной, щи по-уральски, рассольник ленинградский с сушеными белыми грибами и солянка донская из стерляди и брюссельской капусты. Все это можно было есть два дня, прибегнув к помощи взвода мотоциклистов, остановившихся на привале после двухдневного пробега „по долинам и по взгорьям“ (песня, которую Диц заставил разучивать покойного Кригера). Но лейтенант, кажется, никуда не спешил.

Метрдотель лично усадил гостью за стол с тюльпанами, на которые все окружающие дамы смотрели с нескрываемой завистью, и сказал ей со страшным итальянским акцентом:

— Для очароватьельной синьоры ми готовим фирменный блюд под неаполитанский флягом.

— Благодарю вас, Леонардо, — сказал Диц, — не забудьте то, о чем я вас просил!

— Буду счастлив вам служить, — поклонился итальянец, показывая даме сверх аккуратный пробор на своей зализанной жгуче черной голове.

Оркестр играл джазовую рапсодию еврея Гершвина, по залу сновали официанты-карлики в черных фраках, ловко обходя столы и стулья, за которыми сидели хорошо подвыпившие гости. В воздухе стояла атмосфера праздника и беззаботного веселья, далекая от войны и страданий, бушующих за окном.

Диц впервые не воспользовался услугами многоопытных танцовщиц, вилявшими пухлыми бедрами на сцене, и они с любопытством изучали его юную подругу, всерьез обсуждая между собой ее чудные прелести.

Одноглазый майор с черной повязкой, закрывающей выбитый на фронте глаз, нетвердой поступью подошел к их, выделяющемуся от других столов, ярким букетом свежих цветов, и попросил разрешения лейтенанта танцевать с дамой.

— Фройлен! — не по-военному витиевато сказал он, — честь имею засвидетельствовать вам свой неописуемый восторг!

— Благодарю вас, — сказала Сюзан с улыбкой привыкшей к лести салонной дамы, — я танцую только со своим кавалером.

Своим единственным огненно сверкающим глазом майор с явным сожалением оглядел даму с ног до головы, и, обратившись к Дицу, с восхищением сказал:

— У вас отменный вкус, дружище, — желаю приятно провести время.

В это время оркестр (знавший вкусы постоянных посетителей ресторана) заиграл любимый фокстрот лейтенанта. Он встал, и церемонно пригласил свою даму на танец.

Карл Диц умело кружил ее вокруг сверкающего радужными огнями фонтана, и она вспомнила свой первый тур вальса с Иваном на школьном балу.

Он не сказал ей тогда, что любит ее, но она давно уже догадывалась об этом, по тому, как он беспомощно пытался разглядеть ее, сняв с носа свои смешные очки с толстыми стариковскими дужками. Иван стыдился, что он единственный в классе очкарик и ему казалось, что без очков он больше понравится ей. А ей он нравился именно потому, что был в очках. Это делало его более одухотворенным и непохожим на других — бездумных и неграмотных деревенских парней, считавших книгу буржуазной роскошью.

Иван впервые поцеловал ее в тот новогодний вечер и вкус его быстрого обжигающего поцелуя, долго стоял еще на ее дрожащих от волнения губах.

— Ты о чем-то думаешь, дорогая? — ревниво спросил ее Диц.

— Нет, мне хорошо с тобой, милый.

Он благодарно поцеловал ей руку, бережно усадил на стул и, щелкнув пальцами, подал знак итальянцу.

— Приготовься, моя радость, сейчас будет тот самый сюрприз, о котором я говорил тебе вчера.

К столику подбежал большеголовый карлик в длинном фраке. Медный поднос, который он держал в коротеньких ручонках, был накрыт белой салфеткой, и под ней возвышалось что-то подозрительно круглое и громоздкое. Сердце Сюзан рванулось из груди, как заточенная в клетке птица.

Держа медный поднос, как чашу с отравленным вином, карлик с достоинством поклонился даме и торжественно сказал с таким же, как у хозяина, ужасным акцентом:

— Сеньорита, мосье Леонардо предлагает вашему вниманию фирменный блюд — печень известной вам личности под неаполитанский флагом!

Печень была подана в соусе мадеры с мелко измельченной зеленью петрушки.

— Я не ем печень, Карл, тем более известной мне личности, — сказала Сюзан, и вопросительно посмотрела на своего сияющего кавалера.

— Это печень Ивана, — весело сказал Диц, выдавая ей заранее заготовленную шутку. — Ты знаешь, у скифов был такой военный ритуал — поедать печень врага.