Автор: Инга Артеева
В мороз, особенно жестокий,
Когда становится темно,
Несчастный ворон одинокий
Ко мне садится на окно.
Он знает боль мою и тайну,
Умеет плакать и прощать.
Он прилетает не случайно,
А тщится что-то рассказать.
„Так что ты знаешь, друг мой черный?
Не мучь, скорее отвечай!“
Вновь не открыл мне тайны ворон,
А лишь крылом взмахнул: „Прощай!“
4 июня 2003 г.
Ветер северный, путник
в ночи ледяной,
Что ты встал у порога,
как пасынок чей?
Раз пришел, раздели
эту зиму со мной,
Оставайся до времени
белых ночей.
Я тебя не звала,
ты — неистов и зол,
А от песен твоих —
на душе моей дрожь.
Только что тебя гнать?
Раз незваным пришел,
То уже все равно
никуда не уйдешь.
Пой мне песни свои!
Мне близка твоя боль!
Я всю жизнь, как и ты,
бесконечно одна.
Лучше зимние песни
петь вместе с тобой,
Чем весенние — с тем,
кому я не нужна.
21 апреля 2004 г.
Так кто же ты — Поэт?
дума паяца
Заколотится кровь в висках,
И, густея, дурманит голову,
Сдавит челюсти липкий страх,
И язык вскаменеет оловом.
Улыбающийся народ
Ждет чего-то еще веселого,
От чужих острот сводит рот,
А свои не приходят в голову.
Ненавистен вульгарный смех,
Пошлость шуток, что губы пачкают,
Деревянная тупость тех,
Кто бормочет: „Смеши! Уплачено!“
Мне бы спеть — только чтоб до слез
Оцарапать души дубовые,
Чтобы шутки были всерьез,
Чтобы мысли рождали новые.
Только это — мечты пока.
А сейчас: „Здрасьте вам!“ — приветствую:
Лишь дурацкого колпака
Не хватает для соответствия.
Октябрь 2002 г.
Взовьешься высоко — пойдешь против правил,
Заблудишься в сумерках собственной лжи.
Зачем себя выше других ты поставил,
Кто дал тебе право на это, скажи?
Дорвешься до правды — и вскрикнешь от боли!
В глазах заискрится прозренья слеза,
Себе слишком много ты снова позволил,
Но многое понял, открылись глаза.
Открылись глаза — ох, дай бог, чтоб не поздно!
Чтоб понял, как мелко все время ты плыл!
Ведь было, скажи? Приравнял себя к звездам?
Ведь тщился казаться не тем, чем ты был?
Гордиться собою — не так уж и плохо,
Но важно не только казаться, а быть!
И прежде, чем клянчить прощенья у Бога,
Подумай, а сам себя смог бы простить?
До крови молись — не замолишь гордыни,
Могильным червем нераскаянный грех
Всю душу изъест, и ты станешь отныне
Один в этой жизни, один среди всех.
7 апреля 2003 г.
Я не могу высасывать из пальца
Фальшивые, надуманные сны.
Пишу, что вижу. Можешь — наслаждайся,
И мучься в ожидании весны.
Мой стихотворный слог порой невесел:
Я не хочу смеяться невпопад,
Чтоб мой читатель уши поразвесил
И был со мною радоваться рад.
Вновь над бедою хохотом зальется,
А я, как тот классический герой,
Хочу спросить навзрыд: „Над кем смеемся?!“
Молчите? Значит, снова — над собой.
27 марта 2003 г.
Ни знойный суматошный день,
Ни небо пасмурного лета,
Ни злая мысль, ни ложь, ни тень
Не очернит души поэта.
Поэт рожден благословлять,
Или любить, благословляя,
А не затем, чтоб осмеять
Кого-то, злобно в грязь вгоняя.
Душа Поэта так хрупка,
Что полувзглядом, полусловом,
Ее разбить исподтишка
Враги всегда, поверь, готовы.
Вот сохранить куда трудней
Поэта именно в поэте,
Хотя, в круговороте дней —
К чему нам проповеди эти?
„Поэт погиб! Он умерщвлен!
Для нас он навсегда потерян!“
Очнитесь, люди, это сон!
Глаза откройте, им не веря.
Поэт — он жив. Он жил всегда.
Вы, может быть, не веря в это,
Пока бегут, шумя, года,
В себе погубите Поэта.
Он любит, как всегда любил,
Душой, наполненною светом.
Быть может, вы, набравшись сил,
В себе признаете Поэта?
1992 г.
Поэт не примет все, как есть,
Ему бы что-нибудь „помглистей“.
Ну что за доля, что за честь —
Быть рупором избитых истин?
Блазнится что-то впереди,
Какой-то Музы взгляд печальный,
И Слово буйствует в груди,
Стремится быть материальным.
Графин хрустальный со слезой
В ковре персидском утопает,
А Муза нервною рукой
Поэта плечи обнимает.
А в самом деле — все обман,
И Музы — вовсе не бывало,
Графина нет, а есть стакан,
„Ковер“ — простое одеяло.
И как такое быть могло?
Куда смотрел поэт-растяпа?
В руках у Музы — помело
Вороньей костенеет лапой.
Февраль 2004 г.