Павел Мезенцев

Скиталец

Наконец-то проклятые болота остались позади. Две недели блужданий в душном мареве ядовитых испарений дорого обошлись третьей когорте вспомогательного легиона: на берега красной реки вышло менее половины из тех, кто по приказу императора отправился искать путь в страну многорукого бога. Желтая лихорадка, скользкие гады, во множестве водящиеся в мангровых зарослях, и огромные пресмыкающиеся, покрытые жесткой панцирной шкурой, взяли с людей Вара тяжкую дань.

Каждый новый день скитаний в этих гиблых местах был сущей мукой для легионеров, привыкших к открытым просторам империи. После предательства проводников, бежавших в одну из ночей, комесу следовало повернуть обратно, но, страшась гнева императора, он повел когорту вглубь мангровых болот, надеясь пересечь их за день-другой. Но дни растянулись в недели, наполненные жутким ощущением безысходности. Перед глазами Вара до сих пор стояла эта жуткая картина: бесконечные пространства, залитые грязной жижей, в которую порой приходилось погружаться по пояс, тучи насекомых над головой, дикие крики людей, то ужаленных болотными гадами, то схваченных мощными челюстями панцирных тварей… И проклятая желтая лихорадка, что обессиливала крепких закаленных мужчин, заставляя их без сил валиться в топкую грязь. Поначалу заболевших несли с собой на носилках из плащей и кривых стволов мангровой поросли, но скоро их стало едва ли не больше, чем здоровых, и упавших перестали поднимать. Последним даром ослабевшим был удар меча, обрывающего мучения обреченных. Люди шли и шли, уже без надежды когда-нибудь выбраться из этого гиблого места. И все же они выбрались…

Вот уже третьи сутки остатки когорты отдыхали на берегу широкой реки, чьи бурые от глины и ила воды медленно текли мимо в безвестную даль. В строю осталось чуть более трехсот человек… Треть. А две трети…

Отдых, горячее солнце и вкусная дичь, изобильная в этих местах, быстро восстановили силы легионеров, помогая забыть горечь потерь и недавние тяготы. Память солдата коротка — он живет одним днем, не задумываясь ни о прошлом, ни о будущем. Смерть миновала, и он, веря в милость богов и собственную удачу, вновь готов идти вперед за славой и золотом.

Из деревьев, что росли вдоль реки, соорудили большие плоты. И утро нового дня застало их уже на другом берегу. Перед ними стоял лес, в котором не было дорог людей — лишь звериные тропы уводили в его душную глубину. По одной из таких троп они и двинулись, надеясь в конце концов выйти к обитаемым местам. И эта дорога была трудной, но не шла ни в какое сравнение с тем адом, что остался за спиной.

У комеса был приказ императора: найти путь для легионов империи. Пока Вар с этой задачей не справился, но рассчитывал исправить положение, захватив пленников. Собственно, ничего другого ему и не оставалось, возвращение через мангровые болота без проводников — верная гибель, а в царство мертвых никто не торопится, хотя жизнь дарит содату не так уж много радостей. Густые заросли кишели жизнью, но хищники, несомненно таившиеся в их глубине, не рисковали нападать на колонну. По ночам их рычание слышалось из темноты вокруг лагеря, но лишь однажды в свет костров прыгнула большая полосатая кошка. Бросившись на часового, зверь убил человека одним ударом мощной когтистой лапы. Но хищнику не дали утащить добычу в темноту — его красивую шкуру тут же проткнули копья легионеров. В пределах империи такие звери не встречались и Вар приказал содрать шкуру — хороший подарок к ногам императора.

Через несколько дней разведчики притащили к нему дрожащего от страха человека. Смуглой кожей и грубыми чертами лица он походил на обитателей южного архипелага, и комес не удивился, когда пленник заговорил на наречии западных мавров, населявших побережье и архипелаг. Когда-то покорение их земель стоило немалой крови легионам империи. Да и потом, покуда время не притупило ненависть, восстания в южных землях не раз будоражили спокойствие владык Хота.

Поначалу пленник не отличался разговорчивостью, но после двадцати плетей, выданных ему сотником Хабром, язык у него развязался. Он оказался охотником из небольшого селения, лежащего в двух днях пути на восток. Деревня, если верить словам пленника, находилась в самой чаще леса и жила весьма обособленно, что было как раз на руку пришельцам.

Цели достигли на исходе второго дня. Селение, окруженное частоколом, уже закрыло ворота и погрузилось в сон — удачнее не придумаешь. Легионеры быстро окружили деревню, взлетели кошки, и солдаты, словно жуки, полезли по частоколу. Сторожа, дремавшие по ту сторону заостренных кольев, пали под ударами коротких мечей, не успев поднять тревогу. Всё оказалось даже проще, чем предполагал комес. Сопротивления почти не было, и вскоре сонных жителей согнали на деревенскую площадь.

Чтобы рассеять темноту, подожгли несколько хижин. Перепуганные жители сбились в кучу, стараясь найти в друг друге спасение от своего страха. Тревожный, колеблющийся свет озарял лица, перекошенные гримасой ужаса, но это не помешало комесу заметить, что некоторые женщины весьма привлекательны. Судя по плотоядным ухмылкам солдат, это заметил не он один. Что ж, его люди хлебнули лиха, им не повредит немного развлечься. Но после, после… Сначала — дело.

Необходимо понять, куда занесла их судьба, нужен проводник… проводник во что бы то ни стало. Но не успел он приступить к расспросам, как к нему стали стекаться удивительные находки.

Солдаты, шарившие вокруг скорее по привычке, чем в ожидании какой-то поживы, нашли в местном капище драгоценности из золота и серебра, выполненные с редким искусством: кольца, браслеты, ожерелья, фигурки людей и животных, украшенные самоцветами и жемчугом. Но удивительнее всего была диадема, искрящаяся и переливающаяся живым белым огнем. Ее сняли с головы довольно жуткого идола, увешанного черепами и золотом. Вар с удивлением смотрел на груду сокровищ у своих ног… Приятная неожиданность! Вместе с сокровищами приволокли девушку и старика, скрывавшихся в капище. Они заметно отличались от свих соплеменников, чем и привлекли внимание комеса. На худом костистом лице старика, обрамленном редкими седыми волосами, больше похожими на птичий пух, выделялись цепкие, не по возрасту живые глаза. Встретившись с ним взглядом, Вар ощутил нечто странное — будто в стену уперся. Старик, правда, поспешил отвести взгляд, но комес уже понял, что этот человек далеко не прост. Но еще больше его заинтересовала девушка. Она стоила внимания.

Бывают люди, наделенные от природы всем, о чем другие только мечтают. Эта была как раз из таких: полная высокая грудь, тонкая талия, пленительный изгиб бедер, плавно переходящий в стройные ноги, и лицо… Лицо ожившей богини, безукоризненное, совершенное. Перед ним стояла воплощенная мечта любого мужчины — женщина, обладать которой хотел бы каждый. Но, странное дело, Вар не ощущал никакого желания, скорее наоборот — она вызывала у него необъяснимую тревогу. Какое-то время он в упор разглядывал ее, недоумевая, откуда взялось столь необычное чувство, и наконец понял — виной тому — глаза. Они напоминали высохший колодец, затянутый клочьями паутины. Ни чувства, ни мысли не читалось в их темной глубине, и это придавало лицу мертвенную стылость статуи, пусть даже вышедшей из под резца великого мастера. Любоваться можно, но не любить…

Комес приказал подвести странную пару поближе.

— Кто вы такие? — задал он первый вопрос.

— Я Корин, жрец Кали, а это моя дочь Мойра, — ответил старик за обоих. Он держался твердо, без подобострастия и страха, свойственного его соплеменникам.

— Откуда это? — пошевелил ногой груду золота Вар. Жрец, равнодушно взглянув на сокровища, промолчал.

Сотник Хабр, стоявший рядом, резко, без замаха, ударил пленника по лицу плетью. Вар поморщился, но ничего не сказал. Ему, в общем-то, понравилась независимость жреца, да и молчаливость — качество похвальное. Но не на допросе. Жрец перенес удар молча, он даже не взглянул на сотника. На его щеке мгновенно вздулся рубец, багровый, в капельках сочащейся крови. Хабр вновь шевельнул плетью, собираясь повторить удар, но комес удержал его руку.

— Послушай, старик, мы умеем развязывать языки упрямцам, но мне не хотелось бы мучить почтенного человека. Так что для примера мы займемся твоей дочерью. Хабр, возьми ее, она твоя.

Вар рассчитал правильно. По тому, как жрец встретил удар, он понял, что грубой силой тут немного достинешь, а вот игра на более тонких струнах человеческой души могла привести к успеху.

Хабр, плотоядно щерясь, приблизился к девушке, Вар с интересом следил за ней, ожидая, когда наконец-то в ее глазах плеснется страх, но они оставались мертвенно спокойны. Даже когда сотник ухватил ее за волосы намотав их на кулак, печать равнодушия не покинула ее лица, будто все это происходило не с ней. Комесу все любопытней было наблюдать за этой сценой, и он даже несколько разочаровался, услышав голос жреца.

— Оставьте ее, я расскажу всё.

— Давно бы так, — усмехнулся Вар. — Отпусти ее, — приказал он сотнику. Тот с видимой неохотой подчинился. — Так откуда же золото?

— Это сокровища древних владык джервов. Они издревле по праву принадлежат моему народу, — негромко произнес старик.

— Мне нет дела до того, кому принадлежало это золото. Теперь у него новый хозяин — император. Я спрашиваю о другом: где вы его взяли?

Жрец пусто посмотрел на драгоценности и неразборчиво забормотал:

— Я знал, что золото не принесет добра, но у людей слабела вера…

— Что ты там бормочешь? — раздраженно оборвал его комес. — Тебе задали вопрос, отвечай.

Старик вздрогнул и, будто очнувшись, выпрямился и взглянул Вару в глаза.

— Ты хочешь знать, откуда это золото, чужеземец? Хорошо, я скажу. Когда-то мы были великим и могучим народом. Богата и обширна была страна джервов. Наши воины славились силой, а девушки — красотой. Мир и покой царили под нашими кровлями. Все рухнуло в одночасье. С востока пришли орды диких кочевников. Они и раньше учиняли набеги на пограничные провинции, но дело чаще всего ограничивалось скоротечным грабежом: степняки спешили убраться восвояси, не дожидаясь столкновения с войском джервов, ибо это всегда означало для них разгром и гибель. Всегда, но не в этот раз. Кочевники пересекли границу и, не останавливаясь для грабежа, устремились вглубь страны. Против них выступили войска, возглавляемые верховным владыкой. Они встретили степняков на широкой равнине у крепости Устюрт. Словно река в половодье наполнили равнину орды кочевников, но в сердцах джервов не было страха. Они знали, что армия кочевников плохо организована: каждое племя действует само по себе, кое-как подчиняясь своему вождю. Главное в битве с ними — это выдержать первый натиск. После первой же неудачи степняки быстро теряют боевой пыл и обращаются в бегство. Так было раньше…

Мало кто уцелел в битве у крепости Устюрт. Это был день славы и день гибели народа джервов. Численность степняков в десятки раз превосходила наше войско. Визжащей, завывающей волной хлынули они на панцирный строй пехоты, но воины, сомкнув ряды, приняли кочевников на свои длинные копья. Степняки смешались и откатились назад. За ними, не размыкая строя, шагнули джервы. Обтекая пехоту, в бой вступила конница. Породистые скакуны джервов легко догоняли низкорослых мохноногих лошаденок кочевников. Рубить беглецов, потерявших голову от страха, было легкой задачей, и в прежние времена степняки устилали своими телами путь бесславного бегства. Но на этот раз все было иначе.

Внезапно перед конницей джервов, отсекая ее от бегущих кочевников, выросли странные фигуры — отлитые из бронзы шестирукие гиганты. Их было всего пять, но в каждой из рук страшных созданий было по мечу. Джервы были храбрыми воинами, они не дрогнули. Закованная в сталь конница налетела на грозных исполинов. Мгновение казалось, что конница с ходу сомнет и опрокинет неожиданное препятствие. Но едва первые ряды столкнулись с многорукими, как те ожили. Немногие уцелевшие рассказывали, что это походило на железный смерч: взмахи мечей в руках многоруких бестий слились в сплошной гибельный круг. Гиганты прошли сквозь конный строй, словно нож сквозь подтаявшее масло, и с ходу врезались в плотные ряды пехоты. В считанные мгновения все было кончено — большая часть войска джервов перестала существовать. Пехоту вырезали полностью: одни пали под мечами многоруких, другие — под копытами лошадей вернувшихся степняков. Некоторым удалось укрыться в крепости, но ненадолго: вскоре многорукие чудовища разбили ворота, и кочевники уничтожили всех, от мала до велика. Потом степняки, разбившись на племена, занялись грабежом беззащитных провинций. Они грабили, жгли и сеяли смерть, нигде не встречая отпора. Весть о разгроме под Устюртом быстрее птицы облетела страну. Рассказы о непобедимых многоруких демонах леденили сердца не только обывателей, но и закаленных в сражениях воинов. Верховный владыка погиб на равнине Устюрта, и страна, лишенная правителя, замерла, парализованная ужасом. Некому было собрать новое войско, а гарнизоны крепостей трусливо сидели за стенами в неразумной надежде переждать нашествие. Под защиту крепостей стекались окрестные жители, ища спасения от жестокости степняков. Но тщетно: под стены приходили многорукие бестии, и крепости рушились одна за другой. Не было спасения народу джервов. Огонь, смерть и насилие воцарились на просторах древней страны.

Все центральные провинции были захвачены. Столица пала. Волны кочевников хлынули на окраины, гоня перед собой толпы беглецов. На побережье находились портовые города, в их гаванях стояло множество торговых и военных судов. Этот флот и стал средством спасения ошалевших от страха людей. Конечно, попасть на корабли хотело значительно больше, чем было места на них. Как всегда, дело решали золото и сила. Но как бы там ни было, многие отправились искать спасения за морем. Что с ними стало, никто не знает. Мы происходим из другой ветви народа джервов.

Северо-западные провинции граничили с диким лесом. Непроходимые заросли. Влажный, нездоровый климат и хищники делали заросли почти непригодными для жизни. Но что значат опасности дикой природы перед свирепостью человека? Джервы снялись с обжитых мест, покинули селения и города, унося свои святыни, жизни и достояние. Сельва поглотила их, растворив без следа. Сотни лет прошли с тех пор. Мы — всё, что осталось от некогда великого народа, ведь жители равнин уже не могут называться джервами. Мне больно думать об этом…

Старик замолчал.

Комеса захватил рассказ о гибели неведомого народа, он слушал его, не прерывая. Но не забыл и о сокровищах. Возвращая старика к действительности, Вар спросил:

— Значит, ты утверждаешь, что это золото — часть сокровищ твоего народа? А где остальное?

Старик посмотрел на него помутившимся взором и забормотал:

— Золото… Всем нужно золото… Что ж, пришелец, ты получишь свое золото. Я покажу тебе последнюю сокровищницу джервов, и пусть проклятие Кали падет на ваши головы, — еле слышно завершил он.

Обрадованный сговорчивостью жреца, комес не обратил внимания на его последние слова, сочтя их бессильной угрозой.

Всю ночь легионеры праздновали успех. В деревне нашелся хмельной напиток из плодов дерева со странным названием «огара», и вскоре пьяные голоса звучали уже повсюду. Жителей было заперли в капище, но вскоре легионеры, подгуляв, распахнули двери и стали вытаскивать из толпы визжащих женщин. Кровь нескольких мужчин, не стерпевших надругательства над своими женами и дочерьми, окрасила пол храма. Остальные испуганно попятились в темную глубину, прячась за спины друг друга. Нахватав достаточно женщин, солдаты захлопнули двери, даже не потрудившись выставить охранение. Тут Вар, до сих пор спокойно наблюдавший за происходящим, уже не смог сдержаться. Вытащив меч, он плашмя огрел пробегавшего мимо легионера. Тот потянулся было к своим ножнам, но, разглядев, кто перед ним, вытянулся в струнку.

Комес предоставлял своим солдатам немалую свободу, но все знали: когда в его руке появляется меч, лучше не спорить. Выловив еще несколько человек, он выставил боевое охранение вокруг деревни и капища. К утру в лагере на ногах не останется ни одного человека, и ему вовсе не хотелось, чтобы вырвавшиеся на свободу пленники перерезали его солдат, словно сонных кур. Исполнив таким образом служебный долг, Вар с легким сердцем предался разгулу наравне со всеми. В конце концов, он был таким же солдатом, а потому тоже имел право немного расслабиться после тяжелого похода.

Вино, горяча кровь, туманило голову, и комес сам не заметил, как оказался близ хижины, в которой отдельно от остальных пленников содержали жреца с дочерью. На пороге, тоскливо озираясь, топтался часовой — Вар еще с вечера выставил здесь охранение. На то было две причины: во-первых, после того, как старик пообещал открыть тайну главной сокровищницы джервов, его следовало беречь, как зеницу ока, а во-вторых, не стоило искушать солдат доступностью такой красавицы, как Мойра. Комес не сомневался, что, несмотря на всю ее холодность, в лагере нашлось бы немало охотников попользоваться таким роскошным телом, так что рисковать не стоило. Однако теперь, когда ноги сами привели его к порогу запретной хижины, часовой становился ненужным. Вар отпустил содата, чему тот откровенно обрадовался. Проводив его мутным взглядом, Вар шагнул внутрь. Чадный светильник едва разгонял мрак, царивший в хижине, хотя шум и крики без труда проникали сквозь легкие стены. Старик неподвижно сидел у дальней стены. Комеса он то ли не заметил, то ли сделал вид, что не заметил.

«Ну и черт с ним», — решил Вар… Всем его вниманием овладела Мойра. Она лежала на подстилке из пальмовых листьев и, казалось, спала. Комес еще раз поразился совершенству ее тела — ни добавить, ни отнять. Он почувствовал, как пьяная блажь, приведшая его, переливается в темную дурманящую страсть. Тяжело ступая, он приблизился к девушке, наклонился и осторожно убрал с ее лица разметавшиеся пряди темных волос. Мойра вздохнула и пошевелилась, переворачиваясь на спину. Полная грудь соблазнительно обрисовалась, натянув тонкое полотно. Не в силах сдерживаться дольше, комес навалился на девушку, рванув платье от горла вниз. Он не заметил, как вместе с тканью ему под руку попалась тонкая цепочка висевшего на шее медальона. Вместе с клочьями одежды полетел в сторону и он. Вар диким зверем набросился на обнажившееся тело. Женщина не сопротивлялась. Сначала она лишь покорно подчинялась желаниям комеса, но постепенно, будто отходя от долгого сна, сама зажглась, словно праздничная шутиха, и стоны не сдерживаемой более страсти наполнили тесную хижину. Такой женщины у него еще не было. Раз за разом пробуждала она его угасающий пыл умелыми ласками, раз за разом доводила до исступления всепоглощающей жаждой своего тела. Все вокруг исчезало, теряло смысл и меру, смытое сладкой мукой наслаждения. Сколько продолжалось это безумство, он не знал. Может, час, а может, и год…

Когда все закончилось, Вар без сил повалился на пол лачуги. Проснулся он рано, когда новый день лишь предупреждал о себе рассветными сумерками. Рядом, бесстыдно разметавшись, спала Мойра. Жрец по-прежнему сидел у стены, в той же позе. Казалось, все дела людские проходят мимо него, как бы отдвигаясь в неведомую даль. Вар снова окинул взглядом прекрасную наготу Мойры, на этот раз с удовольствием, не замутненным страстью. Налюбовавшись, он поднял остатки одежды и укрыл девушку, ревниво защищая ее от постороннего взгляда. Неожидано из лоскутьев выскользнул небольшой медальон на тонкой цепочке. Вар поднял его, желая разглядеть получше. Это был простой камень глубокого черного цвета. Он странно притягивал взгляд, уводя его внутрь, в мрачную темную глубину. Вскоре комес уже ничего не видел вокруг, целиком поглощенный созерцанием зачарованной тьмы. И тут старик, до сих пор сидевший без движения, вдруг шевельнулся. Внимательно посмотрев на замершего пришельца, он встал, подошел к комесу и взял из его руки колдовской амулет. Затем жрец приблизился к девушке, склонился над ней и вернул медальон на прежнее место, в ложбинку меж высоких грудей. Вернувшись к комесу, старик провел перед его лицом рукой, будто снимал паутину. Через мгновение Вар шевельнулся, отходя от странного оцепенения, охватившего тело. Голова соображала плохо, и он в вялом полузабытьи шагнул к выходу, даже не вспомнив о камне, который только что держал в руке. Ночь прошла, впереди ждали новые заботы… Старый жрец проводил его взглядом, полным ненависти.

Давно покинутый город оплыл, как старая монета, истертая кожей тысячи прикосновений. Натиск сельвы, да и само время преобразили его облик, оставив от некогда величественного ансамбля городских зданий лишь обглоданный костяк. Лес окружал его, лес был внутри, город сам стал лесом.

Они вышли к нему в полдень, когда влажная духота сельвы переносилась особенно тяжело. Крепостные стены, некогда высокие и крепкие, теперь напоминали поросшие лесом холмы. Миновав их, остатки когорты вступили на улицы последнего города джервов. Мелкие постройки разрушились полностью, но величественные громады дворцов и храмов еще не до конца покорились цепким обьятиям сельвы. Часто на пути попадались массивные статуи, вырубленные из цельных глыб темного камня. Большей частью это были фигуры людей со звериными головами. От их облика веяло звериной силой и ужасом.

Комес захватил с собой в качестве носильщиков почти всех мужчин селения, оставив женщин и детей под присмотром нескольких легионеров. Дорогой они вели себя вполне сносно, но стоило им вступить в город, как их поведение разительно переменилось: сразу же за крепостной стеной джервы сбились в кучу, и лишь пинки и удары мечей плашмя заставили их двигаться дальше. До какой-то степени комес понимал их состояние — место и впрямь было на редкость мрачным. С другой стороны, ничто пока не указывало на реальную опасность. Расчищая дорогу, они все ближе подбирались к центру города, где, по уверениям жреца, в подвале храма верховной богини и обреталась древняя сокровищница. Еще немного усилий, и они вышли на открытое место перед большим прямоугольным зданием. Некогда его фронтон украшало множество статуй, но теперь на постаментах торчали лишь их обломки, похожие на гнилые зубы. Впрочем, два каменных колосса все еще поддерживали массивную плиту портала. Их тела, изваянные из того же темного камня, отличались редкой выразительностью. Мастерство неведомого скульптора вдохнуло жизнь в уродливые фигуры. У обоих мощный торс на кривых узловатых ногах венчался кошачьей головой со зловещим оскалом зубастой пасти. Глаза из красного камня горели мрачным огнем, отражая яростный свет полуденного солнца. Казалось, что сделаны они из огромных рубинов, которые сами по себе были несметным сокровищем — в пределах империи рубины встречались редко и ценились высоко. А о таких огромных Вар даже не слышал. Усталость долгого перехода вмиг покинула легионеров, уступив место радостному предвкушению богатой добычи.

После яркого солнечного света разглядеть что-либо в полутьме храма было трудно. Но, тем не менее, в глаза сразу бросилась женская фигура у дальней стены. Изваянная, очевидно, тем же мастером, что и статуи у входа, она, казалось, источает непередаваемую эманацию жизни. Вокруг статуи разливалось туманное сияние, в котором переливалась, искрясь, диадема на ее голове. В ее холодном блеске лицо статуи казалось завораживающе прекрасным, хотя… в этих чертах сквозило что-то знакомое. Присмотревшись, комес наконец уловил ускользающее сходство. Это был все тот же отпечаток страсти, любви и желания, что лежал на челе Мойры ночью. Сходство с девушкой было таким поразительным, что он даже не понял, как он не уловил его сразу. Шагнув вперед, Вар услышал хруст рассыпающихся в прах костей, которыми был устлан пол. Не обращая на них внимания, комес продолжал приближаться к статуе. Но странно, чем ближе он подходил к прекрасному изваянию, тем меньше оно становилось, как бы сьеживаясь, опадая, сморщиваясь. За три-четыре шага он остановился, пораженный. Вместо прекрасной женщины перед ним предстала жуткая тварь, едва похожая на человека. Изменилась и диадема: она превратилась в отвратительного паука, оседлавшего голову гнусного идола.

Вар вздрогнул. В душе зашевелился липкий, как тенета, страх перед темными, неподвластными человеку силами. Комес обернулся, желая обрести ускользающую уверенность в своих товарищах, но те в явном замешательстве топтались на пороге храма. Нерешительность солдат разозлила его, вытеснив страх. Разгоняя застоявшуюся тишину, он заорал на легионеров, приказывая притащить жреца. Услышав привычный тон, солдаты обрели утерянную уверенность, кинувшись исполнять приказание. Вскоре упирающийся, шипящий проклятия старик уже стоял перед комесом. Оскорбленный непочтительным обращением жрец грозил гневом бессмертной богини, предрекая наглым пришельцам скорую и бесславную гибель. Вару стало скучно: если бы боги каждый раз внимали своим служителям, от него давно бы не осталось даже воспоминания. Резко встряхнув жреца, комес вернул его к действительности.

— Где сокровища? — холодно спросил он.

Жрец, прекратив бесплодно призывать божественный гнев, злобно прошипел:

— Вход перед тобой, пришелец. Иди и возьми… если сможешь.

— Шутишь, старик, я не вижу никакого входа! — комес начинал закипать.

— Прикажи отпустить меня, и я открою сокровищницу, — не обращая на его гнев внимания, горделиво заявил жрец. К нему на глазах возвращалась утерянная было важность.

Комес сделал знак отпустить его. Происходящее ему не нравилось, но он привык во всем доходить до конца. Жрец начертил какой-то знак у трона сморщенной твари и в ту же минуту поверхность камня пошла рябью, будто вода под ветром. Через мгновение она лопнула, загнувшись у краев рваными лепестками. Под ней открылась узкая лестница, спиралью уходящая вниз. Испуганный стон прошел по рядам джервов, они грохнулись на колени, закрывая головы одеждой. Легионеры тоже начали неуверенно переглядываться, некоторые попятились. Жрец же, не обращая ни на кого внимания, уверенно шагнул на лестницу. За ним медленно, как сомнамбула, шагнула Мойра, все это время стоявшая рядом. Вар, боясь упустить, схватил ее за руку и заорал на солдат, приказывая идти следом. Легионеры гуськом потянулись за своим командиром. Однако, не успел первый десяток спуститься в темный колодец, как поверхность камня снова заколебалась и сомкнулась над их головами. Раздались проклятия, крики. Солдаты замерли, но жрец по-прежнему спокойно продолжал спускаться по витой лестнице. Видя, что он уходит, Вар, покрепче сжав локоть Мойры, прикрикнул на солдат, взывая к их мужеству и доблести.

В свете заранее заготовленных факелов ступеньки были видны хорошо. Жрец, пользуясь замешательством легионеров, первым достиг дна колодца, остановившись перед огромной плоской плитой, покрытой руническими письменами. Вар уже встречал такие в древних склепах Даогуна, еще в бытность свою грабителем могил. Но это было далеко на востоке, и сейчас он удивился, встретив руны здесь.

Жрец, словно слепой, водил руками по выбитым в камне строчкам, бормоча непонятные заклинания. Потом коснулся скалы, в которую, как в раму, была вставлена плита. Послышался скрежет, и плита медленно повернулась вокруг невидимой оси, показав метровой толщины ребро. С двух сторон обнажились узкие провалы, уводящие в тревожную затхлую тьму. Вар почувствовал, как что-то холодное, гибельное сжало душу мягкой лапой неведомого ужаса. Противно заныли зубы — верный признак близкой опасности.

Его отец был зарибом, грабителем могил, и с малолетства приучал сына к своему ремеслу. Как-то их шайка наткнулась на старое захоронение какого-то владыки, чье имя давно стерлось из людской памяти. Пробив стену, сложенную из больших каменных блоков, они хотели пустить вперед мальчишку, для взрослых отверстие было еще слишком узко, но из темноты на него повеяло таким холодом, что он испугался, хотя до этого не раз бывал в мрачных гробницах и уже приобрел привычное для зарибов презрение к истлевшим костям и могильным страхам. Тогда он впервые почувствовал это мелкое-мелкое дрожание в зубах — зуд, дребезг, от которого они трескались и крошились. Гнусное ощущение, но если бы не оно, он погиб бы еще тогда. Отец пожалел его, увидев, что мальчишка охвачен ужасом. Еще поработав кирками, зарибы расширили отверстие и один за одним исчезли в темной глубине гробницы. Назад не вернулся никто.

Он просидел у дыры день и всю ночь, прежде чем решился вновь заглянуть в дыру. Но на этот раз он ничего не почувствовал. Было только воспоминание о минувшем необъяснимом ужасе и беспокойство о пропавшем отце. Нарастающая тревога быстро вытеснила неприятные воспоминания, и он решительно полез в дыру. Древний владыка, по всей видимости, был богат и славен: его гробница больше походила на дворец, чем на последний приют. Несколько сообщающихся залов, отделанных мрамором и золотом, подавляли своей роскошью. У стен стояли полусгнившие сундуки, наполненные драгоценной посудой, оружием и одеждой. Вар подошел к одному из них и, стряхнув истлевшие куски златотканой парчи, вытащил из под нее тяжелый, хищно изогнутый клинок. Рукоять белой кости с золотой отделкой удобно легла в руку. Взмахнув саблей, Вар со свистом рассек воздух. Тяжесть оружия придала уверенности, и он, озираясь, двинулся дальше. В следующем зале его ждал неприятный сюрприз, но Вар и раньше сталкивался с подобным, так что вид разбросанных костей не смутил его. Поражало только обилие принесенной жертвы — не менее пятидесяти человек нашли свой конец в этом захоронении. Что ж, это лишь подтверждало могущество покойного. Дальше путь преграждала каменная плита, сейчас сдвинутая в сторону. Вар без труда пролез внутрь через широкую щель. Ему наконец открылась погребальная камера, почти все пространство которой занимал массивный золотой саркофаг. Вокруг в причудливых позах лежали зарибы и среди них — его отец. Напрасно мальчик перебегал от одного к другому — все были мертвы. Он так и не понял, что их убило, никаких видимых следов на трупах не было. Вар навсегда запомнил отчаяние и растерянность, охватившие его, когда он понял, что остался один. Совсем один…

Кроме отца и зарибов у него в этом мире не было никого и ничего. Оглушенный горем, он выбрался из гробницы и снова долго сидел у проклятой дыры. Потом встал и несколько часов заделывал брешь, проделанную кирками зарибов. Ему не хотелось, чтобы чужие жадные руки тревожили останки отца и его товарищей. С тех пор он никогда больше не вторгался в чужие усыпальницы. Для него началась новая жизнь, но ощущения, предупредившего об опасности, он не забыл. Судьба всегда водила его по краю и смерть часто распахивала перед ним свои холодные объятия. Но боги — слава им! — не оставляли его своей милостью.

Вот и сейчас, стоя на пороге подземелья джервов, он не испытывал никакого желания переступать его. Вар посмотрел на жреца, оглянулся на солдат, плотной стеной стоявших позади, и сказал:

— Не нравится мне все это, старик. Совсем не нравится.

Жрец ответил мрачным взглядом. Он вытащил из складок одежды маленький черный шарик, щелкнув по нему пальцем, подбросил в воздух и тут же прикрыл глаза рукой, Мойра в точности повторила его жест. Комес не успел ничего сообразить — перед глазами вдруг вспыхнуло ослепительное белое пламя. Со всех сторон послышались вопли боли и ярости. Ослепленные люди брели наугад, натыкаясь на стены и друг на друга. Вар в момент вспышки инстинктивно сжал руку Мойры, но она с неожиданной силой рванулась в сторону. Ему даже показалось, что какая-то посторонняя сила вырвала женскую руку из его руки. Вар добрел до стены и прижался к ней спиной. Вытащив меч, он ждал, чутко вслушиваясь в царящий вокруг хаос. Но никто на него не нападал, а вскоре и радужные пятна перед глазами начали меркнуть. Люди тоже начали овладевать собой, гомон пошел на убыль. Лишь один все скулил, тоскливо, словно побитая собака — кто-то из джервов окончательно потерял голову.

— Уймите его! — приказал комес.

Раздался короткий вскрик, и вой смолк. Еще немного и из темноты выплыли желтые пятна факелов. Вар вытер испарину со лба. Смерть не страшила его, но стать слепым беспомощным калекой — такая участь хуже смерти, гораздо хуже… Вскоре зрение восстановилось полностью, и Вар огляделся. Ни жреца, ни Мойры нигде не было. «Надо же было так подставиться!» — комес в бессильной злобе скрипнул зубами. Над головой нависал сплошной камень, нечего было и думать пробиться сквозь него без помощи колдовства. Что ж, раз назад пути нет, надо идти вперед. Приняв решение, комес было успокоился, но едва подойдя к узкому проему, вновь ощутил тягостное грозное предчувствие. Рядом стоял один из четырех джервов, успевших спуститься в подземелье. Взяв факел из рук ближайшего легионера, Вар сунул его джерву, подтолкнув его вперед. Тот замычал отрицательно и рухнул на колени, уронив факел. Комес пнул его носком сапога под ребра. Раз, еще раз… После шестого удара джерв, скуля от ужаса, поднял факел, затравленно оглянулся и шагнул в темноту.

Что-то шевельнулось в заскорузлой душе комеса. Шевельнулось и тут же умерло, не успев обрести названия. Из затхлой дыры донесся дикий вопль, тут же заглушенный плотоядным чавканьем. Комесом овладела ярость, не раздумывая, он рванулся вперед.

Сразу за порогом начинался туннель. На неровном каменном полу валялся брошенный факел. Джерва нигде видно не было. Подняв факел, Вар прислушался скорее к своим ощущениям, чем к глухой тишине вокруг. Напряжение, державшее его всё это время, ослабело, хотя и не исчезло вовсе. Действием разгоняя последние отголоски тревоги, комес построил людей в походную колонну. Джервы было заупрямились, но солдаты быстро привели их в чувство: что там впереди, никто не знает, а кулак и меч легионера — вот они, рядом.

Вскоре выяснилось, что они попали в настоящий лабиринт. Туннель то и дело разветвлялся, от основного штрека отходили боковые галереи. Несколько раз они забредали в тупик, приходилось возвращаться. Однако, Вар после каждого поворота копотью факела оставлял на стене приметные знаки, прекрасно понимая, что заблудиться в этих крысиных норах — пара пустяков.

Они шли уже около часа, когда на одного из легионеров упало какое-то белесое покрывало. Оно скрыло человека с головы до пят, заглушив его крик, еще мгновение было видно, как солдат бьется внутри этого мешка, потом что-то хлопнуло, ухнуло, мешок колыхнулся, сжался и, опустившись наземь, гигантской гусеницей пополз прочь. Опомнившиеся легионеры бросились рубить жуткую тварь, но мечи, казалось, не причиняют чудовищу никакого вреда — клинки рассекали студенистую плоть, но раны тут же затягивались оплывающими краями. Тварь даже не останавливалась, ползла себе и ползла. Тогда Вар, выхватив из рук окаменевшего от страха джерва факел, догнал слизня, опалив ему бок. Результат превзошел все ожидания — тварь громко зашипела, распахнулась и, бросив добычу, поднялась в воздух. Волнуясь, как несомое ветром полотнище, она скрылась во мраке.

Комес плюнул ей вслед и посмотрел на оставленного слизнем солдата, его чуть не вырвало: оплывшая груда у ног лишь отдаленно напоминала человеческое тело. Но не это было самым страшным. Эта груда все еще жила, конвульсивно подергиваясь. Вар прекратил страдания несчастного ударом меча. Его люди подавленно молчали. Отвлекая их от мрачных мыслей, Вар приказал: «Вперед»! Теперь все опасливо поглядывали на низко висящий свод, шарахаясь от каждого пятна. Но новая беда пришла, как всегда, неожиданно.

Они подходили к очередному ответвлению, когда раздался страшный грохот. Комес уже давно чувствовал какой-то подозрительный запах, но никак не мог понять, что это. А когда понял, было уже поздно. Так же пахло на болотах, когда лопались пузыри выходящего из под воды газа. Из прохода, к которому они подошли, выметнулась стена пламени. Страшная сила подбросила комеса в воздух, потом швырнула наземь. Пламя накрыло людей огненным пологом одного за другим. Немного не дойдя до того места, где валялся оглушенный комес, пламя стало опадать. Еще немного — и огненный смерч уполз обратно, в свою нору. На камнях остались лишь жалкие остатки человеческих тел. Они походили на тлеющие груды прошлогодней листвы, что жгут по весне, и распространяли тошнотворное зловоние паленого мяса. Почти все легионеры погибли, но вот ведь насмешка судьбы — все три джерва остались живы. Поднявшись, Вар тупо посмотрел на них, не в силах понять, почему уцелели именно эти горестные подобия человека, а его ветераны, с которыми он делил горе и радость, погибли нелепо и страшно. Он взял с собой самых лучших, и вот теперь они мертвы, а эти живы… Его захлестнуло острое желание исправить ошибку судьбы, и он, вытягивая меч, медленно направился к джервам. Каждый шаг тупой болью отдавался в избитом теле.

Пленники замерли, завороженно следя за его приближением. Не доходя нескольких шагов, он споткнулся о камень, и в тот же миг джервы, сорвавшись с места, скрылись в глубине туннеля. Вар яростно выдохнул грязное ругательство, но преследовать беглецов не стал, сочтя ниже своего достоинства гоняться за жалкими рабами. Повернувшись, он посмотрел на уцелевшего товарища. Это был Корм — сильный и умелый солдат, правда, несколько обделенный умом и воображением. Впрочем, простому солдату эти качества, пожалуй, и ни к чему. Зато Корм обладал редкой выдержкой и несокрушимым спокойствием. Вар подозревал, что реальная степень опасности просто не доходит до него. Смелость, она ведь разная бывает: один свой страх давит и топчет, как ядовитую гадину, другой, такой, как Корм, его просто не чувствует и действует, по привычке подчиняясь заведенному порядку, им не приходится душить свой страх. Вот почему такие в опасный момент гораздо полезней. Сейчас Корм стоял, потряхивая крупной головой, как лошадь, отгоняющая гнус. Привычка эта появилась у него после крепкого удара палицей в одном из сражений с желтолицыми. Другого такой удар отправил бы в лучший мир, но Корму боги взамен мозгов дали такой крепкий череп, что ему и палица нипочем.

Солдат тупо смотрел на комеса, ожидая приказа, который поможет забыть о пережитом ужасе. Проклиная жреца и собственную доверчивость, Вар двинулся обратно, приказав легионеру следовать за собой. Не успев пройти и четверти пути, они услышали впереди громкий крик. Замерев на месте, комес напряженно вглядывался в темноту. Вскоре там замаячила бледная тень. Еще мгновение — и мимо них проползла давешняя студенистая тварь. Очевидно, в ее брюхе нашел свой конец один из бежавших джервов. Проводив чудовище взглядом, Вар знаком велел Корму следовать дальше. Однако, на этом неожиданности не закончились. Когда до входа в туннель осталось совсем немного, впереди мелькнул силуэт человека в белых одеждах. Из всех спустившихся в подземелье в белом был только жрец и Мойра. Еще не веря в удачу, комес бросился за ускользающей тенью. Позади тяжело топал Корм. Вар бежал, не размышляя, подгоняемый слепой жаждой мести, обычная осторожность уступила место более сильному чувству. А возможно, его подхлестывало осознание обреченности. Ведь возвращение к исходной точке ничего не решало — без жреца из подземелья все равно не выйти.

Дыхание со свистом вырывалось из пересохшей глотки. Комес бежал изо всех сил, но белая фигура не приближалась ни на шаг. Корм отстал. Еще несколько шагов — и Вар с ходу влетел в открытое гулкое пространство. Слово «открытое» вряд ли применимо к пещере, но после тесноты подземных галерей трудно было по-другому назвать огромное помещение, в котором терялся свет факела. Пещера и впрямь была огромна: ни стен, ни потолка не было видно. Невдалеке поблескивало темное зеркало воды, из которого торчали скальные обломки, похожие на гнилые зубы. Но не это заставило комеса прервать сумасшедшую гонку. Остановило другое. Весь берег подземного озера был завален тускло поблескивающим золотом. Слитки, монеты, украшения, драгоценное оружие — всё лежало грудами, как попало. Он все таки нашел сокровища джервов. Но что толку от них сейчас? Оторвавшись от созерцания волшебного блеска, Вар осмотрелся, заметив, наконец, того, за кем так долго гнался. Чуть в стороне из воды поднималась скала с плоской вершиной, и там, на массивном золотом троне царственно восседал жрец.

— Вот ты и нашел сокровища джервов, пришелец. Посмотри, сколько здесь золота… И все оно — твое. Ты доволен? — в голосе жреца слышались презрение и издевка.

Комес поразился происшедшей с ним метаморфозе. От былой немощи не осталось и следа, теперь жрец был полон сил и жизни. Впрочем, Вар недолго удивлялся. Ярость и злоба вновь захлестнули его.

— Тебе недолго осталось торжествовать… Сейчас я доберусь до твоей тощей шеи и тогда не жди легкой смерти, — прохрипел он, приближаясь к кромке воды.

— Смерть… Кто здесь говорит о смерти? Что ты возомнил о себе, жалкий червь? Не я, а ты умрешь мучительной смертью, она уже идет за тобой. Помолись своим богам, если успеешь, ибо жизнь твоя кончается.

— Кончается? Врешь, старое чучело, это тебе конец! — крикнул Вар, выхватывая тяжелый метательный нож. Вложив в бросок всю свою ярость, он метнул клинок. Нож со свистом рассек воздух и вдруг на полпути, ударившись о невидимую преграду, отскочил и с плеском упал в воду.

На лице жреца заиграла презрительная улыбка.

— Не старайся причинить мне вред, пришелец. В святилище Кали тебе это не удастся. Мощь и сила верховной богини охраняют меня. Сейчас я мог бы убить тебя одним мановением руки, но я хочу насладиться зрелищем твоих мук. Ты будешь корчиться и визжать от страха, как твои товарищи там, наверху. — Жрец поднял палец к невидимому своду пещеры.

— Ты врешь, собака, и поплатишься за свою ложь! — рявкнул комес.

— Поплачусь? — улыбка жреца стала еще злорадней. — Ошибаешься воин, платить придется тебе. Оглянись — смерть уже пришла за тобой.

Уверенность жреца заставила Вара оглянуться. То, что он увидел, вынудило его на время забыть о жреце: на него медленно, но неотвратимо надвигалась жуткая бледная фигура. Сначала он не понял, что это, но, вглядевшись, различил в расплывчатых очертаниях знакомые черты. К нему, сжимая меч, подходил Корм, закованный в полупрозрачный кокон.

— Корм! — окликнул он солдата. Тот продолжал молча надвигаться: Вар взялся за рукоять меча, невольно попятившись.

— Если это ты, Корм, приказываю остановиться! — властно скомандовал комес, но солдат, не обращая внимания на приказ, вдруг кинулся на своего командира. Меч со свистом рассек воздух и наверняка снес бы ему голову, не поспеши комес отскочить в сторону.

— Что ты делаешь? Прекрати! — крикнул Вар.

Корм возобновил атаку. Комес отступил, доставая меч. Легионер был хорошим солдатом, но до комеса ему было далеко, и через несколько мгновений меч Вара достал его. Острие лишь чиркнуло по предплечью — комес хотел образумить Корма, но не убивать его. Однако, тот будто и не заметил этого. На белесой, покрытой слизью коже не выступило ни капли крови. Корм продолжал наступать, неутомимо пытаясь отправить Вара к праотцам.

Не сдерживаясь более, комес пустил в ход все свое мастерство. Нырнув под вытянутую в очередном выпаде руку солдата, он с силой вогнал меч в его грудь. Тяжелый клинок, пробив тело, вышел из спины. Корм на мгновение замер и вдруг, отпрянув в сторону, вырвал из рук комеса застрявшее в теле оружие. Вар с изумлением смотрел на торчащую из груди легионера рукоять меча, но тот и не думал умирать. Не обращая внимания на клинок, пронзивший его тело, он вновь атаковал безоружного комеса. Отступая, Вар подскользнулся на жирном золоте и рухнул в звоне осыпающихся монет. Корм метнулся к нему в желании последним ударом завершить дело. Комес слепо зашарил рукой вокруг, не в силах отвести взгляд от занесенного над ним клинка, и тут его вспотевшая ладонь наткнулась на рукоять меча. Пальцы инстинктивно сомкнулись на ней, и Вар вскинул оружие, надеясь отбить смертельный удар. И тут же накатило страшное разочарование: рука не ощутила привычной тяжести клинка.

Вместо надежной стали от рукояти отходило какое-то туманное сгущение мрака, явно не способное остановить падающую сверху смерть. Меч Корма опустился на замершего комеса, но вместо раздирающей боли Вар почувствовал лишь легкий толчок в руке… И тут же рядом лязгнуло металлом. Еще не понимая, что произошло, подчиняясь не разуму, а привычке, комес, извернувшись, вскочил на ноги. И только тогда заметил, что в руке Корма уже не меч, а жалкий обрубок. Секунду оба стояли неподвижно, потом Корм, отбросив бесполезный обломок, схватился за торчащий у него в груди меч Вара. Вырвав его одним движением, он как ни в чем не бывало вновь бросился на комеса. Вар еще раз взглянул на странное оружие, так кстати попавшееся под руку — всё то же туманное сгущение мрака вместо привычной стали. Но разве не оно только что сокрушило крепкий меч? Оскалясь в нехорошей усмешке, он решительно шагнул навстречу Корму. Вскоре все было кончено — разрубленное на куски тело солдата страшной грудой легло у его ног. Белесая гадость стекала с него, расползаясь омерзительной лужей. Не в силах смотреть на дело своих рук, Вар перевел взгляд туда, где в последний раз видел жреца. Тот никуда не делся, правда, больше не улыбался. Вскочив на ноги, он неотрывно смотрел на комеса. Медленно расстегивая застежки панциря, Вар направился к воде. Еще мгновение, и он погрузился в воды подземного озера. Быстро преодолев разделяющее пространство, Вар выбрался на плоскую скалу.

— Ну вот и я, жрец. Не ждал?

Старик отшатнулся, что-то шепча враз пересохшими губами. Подойдя ближе, Вар услышал повторяющееся раз за разом:

— Меч Кары… Меч Кары. Ты нашел меч Кары, — в еле слышном шепоте сквозило благоговение и удивление. Вар так и не понял, чего было больше.

— Ты об этом, — усмехнулся он, поднимая зачарованное оружие. Мрачная радость наполняла его ощущением силы. — Хорошая штука. Теперь мне не страшны твои замшелые боги, старик. Выведи меня отсюда и я пощажу тебя, несмотря на все твои козни.

— Ты велик, воин. Бесcмертная богиня благоволит к тебе. Многие поколения джервов искали меч Кары, и не могли найти, а ты лишь протянул руку… Мне ли тягаться с избранником Кали? — Жрец склонил голову, словно подставляя ее под удар. — Убей меня, господин, я достоин смерти. — Раскаяние старика казалось неподдельным, но Вар хорошо запомнил его вероломство.

— Убить тебя я всегда успею, прежде выведи.

— Конечно, конечно. Я все сделаю, господин…

Прежде, чем покинуть подземелье, Вар наполнил кошели крупными самоцветами. Жрецу он накинул на шею удавку, пустив вперед, как барана на привязи. У свода, преграждавшего путь наверх, жрец прошептал что-то, повел ладонями, и та вновь лопнула рваными лепестками, открывая дорогу наверх.

Вар расслабился, ощутив дуновение свободы, и поторопил старика, пихнув его в спину. Однако, тот медлил, поднимаясь с видимой неохотой. Причина этого стала ясна сразу по выходу на поверхность. Просторный храм выглядел так, будто по нему пронесся смерч. Передняя стена и часть крыши обвалились, закрыв вход огромными глыбами. Правда, задняя стена, близ которой находились алтарь мерзкой богини и вход в подземелье, не пострадали. Ссохшаяся мумия по-прежнему сидела на своем троне, а у ее ног лежало тело Мойры. Девушка казалась спящей, но Вар сразу понял, что это сон смерти. Хаос, разрушение и смерть царили в этом месте. Повсюду валялись обезображенные трупы — джервы и легионеры вперемешку. Тела носили на себе следы нечеловеческой ярости: оторванные конечности, раздавленные, словно гнилые орехи, головы, размазанные по плитам пола внутренности из разорванных животов… Глядя на эту бойню, Вар на мгновение забыл о жреце, чем тот не преминул воспользоваться: на бедре комеса крепился второй метательный нож, к нему и потянулся коварный старик. Комес опомнился, услышав скользкий звук выходящего из тугих ножен лезвия. Еще не осознав опасности, подчиняясь инстинкту, он отпрыгнул в сторону, и удар, направленный в подбрюшье, прошел мимо. Скользнув по бедру, нож распорол мышцы. Боль и запах пролитой крови взъярили Вара. Не раздумывая, он махнул мечом, и голова жреца, весело подпрыгивая, покатилась по плитам пола.

В то же мгновение будто вздох пронесся по развалинам храма. Порыв ветра мягким прикосновением тронул волосы. Нехорошее предчувствие сжало сердце суеверным страхом. Краем глаза Вар уловил какое-то движение. Оглянувшись, он увидел, как со своего места у ног ссохшейся мумии поднимается Мойра. Поймав ее мертвый, остановившийся взгляд, увидев разболтанные, механические движения, комес похолодел. Ему приходилось слышать рассказы об оживших мертвецах, но одно дело слышать, а другое — видеть воочию… Неуверенно окликнув Мойру, Вар приказал ей остановиться, но она продолжала, все так же молча, приближаться жуткой расхлябанной походкой. Комес крепче сжал рукоять колдовского клинка, Мойра подошла почти вплотную. Подняв меч, Вар направил острие ей в грудь, но она, ни на мгновение не задержавшись, шагнула вперед, прямо на меч. И ничего не случилось. Вар рванул меч вбок, рассекая грудь девушки — опять ничего. Было только ощущение пустоты и никакого результата, как будто он махал одной рукоятью.

По залу разнесся негромкий смех, похожий на шелест сухой листвы. В следующее мгновение Мойра сдавила его горло. Тщетно Вар пытался разорвать ее хватку. В глазах потемнело, он лихорадочно заскреб скрюченными пальцами по груди Мойры…

И вдруг железный обруч, сжимавший горло, лопнул, и девушка мягко завалилась набок. Несколько минут Вар, ничего не соображая, жадно глотал воздух, словно вытащенная на берег рыба. Потом разогнулся и посмотрел на неподвижное тело, что лежало у его ног. Неожиданно Вар краем глаза уловил странное движение. Повернувшись, он увидел, что жуткая мумия поднимается со своего каменного трона. Воздух вокруг нее дрожал, как в жаркий день. Вот она выпрямилась и облик ее поплыл, изменяясь: тело на глазах обретало плоть, стан выпрямился, черты разгладились. Еще мгновение, и вместо безобразной, высохшей от времени твари явилась ослепительно прекрасная женщина, неуловимо похожая на Мойру.

Вар с удивлением перевел взгляд на безжизненное тело дочери жреца и ничего не увидел — лишь горстка праха лежала у его ног.

— Жалкий червь, ты осквернил храм и убил моего слугу. Из-за тебя погибла девушка, посвященная Кали. За меньшее люди умирали в жестоких муках. Взгляни, сколько нечестивцев нашли здесь свой конец. — Голос прекрасной незнакомки был глубок, красив и бездушен. Сделав короткую паузу, за время которой Вар еще раз оглядел картину царящего вокруг разгрома, она продолжала. — Такая же участь ждала и тебя, но ты храбр, пришелец, а я ценю это в людях. Верни ночной камень, верни меч Кары, и я пощажу тебя. Можешь даже оставить себе то, что взял в сокровищнице. Клянусь, я отпущу тебя целым и невредимым.

Спокойствие и несомненная сила женщины смутили комеса. Желая обрести ускользающую уверенность, он нагло спросил:

— Кто ты такая, чтобы требовать от меня чего-то?

— Я — Кали, несущая смерть, — просто ответила женщина.

И таким холодом повеяло от этих простых слов, что Вару тотчас же захотелось отдать ей всё, что она требует, лишь бы оказаться подальше отсюда. Но комес не привык сдаваться так просто. К тому же, он понятия не имел, о каком камне она говорит.

— Значит, ты и есть верховная богиня джервов? — скорее утверждая, чем спрашивая, сказал Вар. Кали промолчала, ничего не ответив, и он продолжил. — Я не привык к милости врагов, богиня, но прежде, чем решать, хотелось бы узнать, о чем речь. Что такое меч Кары, я понял, а вот насчет камня — не очень.

— Черный камень смерти — один из пяти камней Шанкары. Ты сорвал его с шеи девушки… Отдай его мне… отдай меч, и можешь уходить. — Богиня умолкла в ожидании ответа. Только после ее слов Вар почувствовал, что сжимает в руке какой-то предмет. Разжав кулак, он посмотрел на ладонь. Там лежал черный камень в тонкой оправе с обрывками цепочки. Глядя на него, он вспомнил ночь, пьяный смех солдат, пронзительные крики женщин и жадную ненасытность Мойры. Вспомнил Вар и хмельное пробуждение поутру, и странный черный камень, найденный в одеждах девушки.

— Значит, речь идет об этом?

Глаза Кали вспыхнули при виде камня.

— Да, отдай его мне, — неожиданно в ее тоне прозвучали просящие нотки.

«Раз просит, значит, не может отнять… А так ли сильна богиня, как представляется?» — невольно подумал Вар.

— Предположим, я отдам тебе камень, но где гарантия, что ты отпустишь меня?

— Мое слово, смертный. Лучшей гарантии быть не может.

— Кто знает, кто знает? Сдается мне, эта штука послужит лучшей гарантией. Ты уж извини, богиня, но я, пожалуй, пойду…

— Червь! Как ты смеешь?! А, впрочем, попробуй, уйди…

Утраченное было спокойствие вдруг вернулось к Кали, чего нельзя было сказать о комесе — ему такой поворот совсем не понравился. Пристально глянув на женщину, он с подозрением оглянулся.

— Что ты задумала, ведьма? — спросил он, не особенно надеясь услышать ответ.

— Ты не в меру дерзок, смертный. Время разговоров прошло. Теперь ты узнаешь мою силу, — произнесла Кали.

Неожиданно развалины портала шевельнулись. Посыпались глыбы камня, и из-под обломков поднялась массивная фигура. Сотрясая землю тяжкой поступью, к комесу направилось каменное чудовище, одно из тех, что стояли у входа. У Вара снова заныли зубы. Он крепче сжал меч, хотя прежней уверенности в нем уже не испытывал. Впрочем, надеяться больше было не на что. Теперь он понял, кто учинил разгром в храме и убил его солдат. Еще немного — и чудовище, нависнув над ним, протянуло огромную лапу. Но прежде, чем каменные пальцы сомкнулись, Вар взмахнул мечом. Отсеченная почти по локоть рука с грохотом обрушилась на плиты пола. Вар облегченно выдохнул.

Но чудовище не обратило на потерю руки ни малейшего внимания. Похоже, боли оно не ощущало. Не достигнув цели, монстр взмахнул обрубком, собираясь сбить комеса с ног, но тот вовремя отскочил в сторону, избежав удара. Теперь, когда он убедился в уязвимости чудовища, уверенность вернулась к нему. Пусть и огромное, оно не отличалось ловкостью, что позволяло без особого труда покончить с ним. Однако, монстр упорно не желал признавать этого, неутомимо молотя руками во все стороны. Комесу приходилось скакать и уворачиваться, словно обезьяне, не давая превратить себя в кровавое месиво. Наконец ему удалось отсечь сначала одну, а затем и другую руку по самые плечи. Но и лишившись рук, чудовище не успокоилось, попытавшись растоптать Вара. Впрочем, тут дело пошло уже легче, и вскоре гигант с подрубленными ногами тяжело повалился на каменные плиты. Он еще раз, неуклюжим накатом, попытался раздавить врага, но из этого ничего не вышло — разрубленный на куски, он, наконец, успокоился. Переводя запаленное дыхание, комес смахнул с лица выступивший пот. Оглядевшись, он убедился, что больше ему ничего не угрожает.

— У тебя всё, ведьма? Или еще чего приберегла напоследок? — повернулся он к замершей на своем троне богине.

— Ты отважен, смертный. Но никакая отвага не спасла бы тебя, не будь у тебя камня ночи. Признаю: моя власть хоть и велика, но не безгранична, однако помни: я не забуду о тебе. Стоит расстаться с камнем, и твой конец будет достоин твоей дерзости.

— Ну это когда еще будет… а пока я, похоже, тебе не по зубам, ведьма. Прощай, постараюсь не забывать твоего гостеприимства и предупреждения. Теперь мне хочется жить долго — ведь я богат… а с этими камешками стану еще богаче… — закончил Вар, сосредоточенно выковыривая рубины из глаз поверженного чудовища.

— Торжествуй, смертный… Только смотри, не подавись. Черный камень недаром черен. Зло хранит владельца, но берет в плен его душу, — негромко промолвила Кали.

Вар не расслышал последних слов. Завершив работу, он беспечно направился к выходу, залитому солнечным светом. На пороге он оглянулся, но внутренность храма скрывалась во тьме, и он ничего не увидел. Впрочем, ему уже ничего не было нужно в этом проклятом месте. Впереди лежал большой мир, в котором его ждали власть, богатство и женщины. Зачем оглядываться, когда всё впереди?

Приемная . Путеводитель