— Джинка, а я тебя раньше боялся… А ты — такая красивая! О!.. Знаешь, как я тебя люблю! Ей-богу! А то, что ты вся синего цвета — это еще и лучше! Повседневных, розовых — вон сколько кругом!

Он обнял ее ноги и с чувством лизнул в обнаженный живот.

— Епифанов!!! — она с силой рванулась из нескромных объятий, бутылка отделилась от ступней и закатилась под стол. Она побежала было к коридору, но даже нетрезвый студент оказался проворнее ее, непривычной к передвижению по обычной суше.

— Джиночка! Обожаю! Всеми фибрами тебя всю!

— О, Епифанов! Пожалуйста! — от поцелуя небесно-синее лицо вспыхнуло румянцем. — Пожалуйста! Нельзя мне! Нельзя такое делать!

— Это почему же?

— Нельзя, Семочка! Древние кодексы запрещают!

— Боже, какие предрассудки! Джинка! Это ли в годы побеждающей науки?! — он снова чмокнул ее в губы. — Я тебя, правда, люблю! Без всякой брехни! Пойдем в бассейне побарахтаемся!

— Нет, Сема. Может, когда-нибудь потом… Ну, хочешь я тебе подружку вызову? Гурию самую красивую?

— Ваще-то мы на Гаваи собираемся, — Калинин осторожно выглянул из-за двери. — Там тепло и дневное время по нашим расчетам.

— На Гаваи! — в один голос подтвердили Рогов и Ольга Викторовна. — Солнце, море и песок!

— Пусть — на Гаваи, — неохотно согласился Семен.

— И все?

— Да. Пока.

***

От ослепительного солнца Калинин не сразу сумел разлепить глаза. Справа бриз ласкал перистые листья пальм, впереди плескались лазурные воды. Ольга Викторовна и Рогов, радостные как дети, бежали навстречу волне. Рядом, под тростниковым навесом продавали американские сосиски за доллары, а под разноцветными зонтиками оттягивались американские курортники.

И тут Епифанова осенило: Джина, милая Джина! Ведь она осталась где-то там — в обычной российской комнате с бассейном, в совершенно обычной российской общаге…