Солнце едва рассеяло утреннюю прохладу. В камнях тихо журчал ручей. В густой высокой траве шуршали юркие зверьки, а из-за обступавших скалы кустов доносилось лаянье косуль и клекот орла.

Хетти убеждал, что ждать придется недолго, олени непременно явятся по отмеченной тропе. Время от времени он вставал, оглядывая местность, распознавая звуки и запахи, приносимые ветерком, сквозившим из ущелья. В такие мгновенья смуглое лицо аотта напоминало сакраментальное изображение твердой бронзы. Лишь струи воздуха шевелили волосы, а в глазах, словно в темной воде, отражалось небо. Быть может, он говорил с божественной душой леса и гор?

Грачеву нравилось видеть таким Хетти. Наверное, он мог бы вынести многие часы сосредоточенного молчания с неменьшим удовольствием, чем наблюдать за изменчивой, увлеченной работой Эвис или пишущим картину Мэем.

Вдруг беспокойство, потом сильная тревога тронули охотника. Он вскочил беззвучно, только Андрей чувствовал биение его сердца, напряжение мышц. Оставляя Грачева в недоумении, аотт исчез в гуще осоки и не появлялся долго. В ожидании Грачев отметил, что вокруг наступила тягостная тишина. Казалось даже не слышно мелодичных звуков ручья и шелеста трав. В раздражении он встал и готов был идти следом за другом, но увидел его бегущего от желтых камней.

— Вниз по ручью! — выкрикнул аотт. — Уходи!

— Уходить?!

— Вниз по ручью! И скорее! Сюда идет рох! Слышишь! Беги, или мы погибнем! — Хетти подтолкнул Грачева к действиям. Тот отвел руку, взирая с изумлением, жаждой понять происходящее.

— Идет рох! — неизменно твердо повторял аотт. — Я не знаю, откуда он здесь! Глупый нут привлек его… Он близко — мы против него бессильны! Я попробую его задержать! Может, спасу нута! Ты уходи к селению! Слушай меня!

Грачев молча смотрел, как за ручьем шевельнулась осока, пошла волнами, пропуская несущегося со всех ног нута.

— Сюда безумный Юр! — призвал Хетти.

Нут в несколько длинных прыжков подскочил к мужчинам, упал наземь. Жуя траву и червеподобные коренья, губы его бормотали несвязные слова раскаянья.

— Кто такой рох?! — спросил Грачев.

Тихо и липко, словно объятия болотной топи, мистический ужас начал передаваться и ему. Он сжимал копье, будто различая непонятные ползучие звуки справа, то слева. Видя как мышцы невозмутимого Хетти дернул страх, Андрей вдруг ощутил магию Лабиринта, взгляд сторожа Хорв, глядел с немым вопросом на аотта, застывшего статуей, теперь уже исполненной суровой решимости. Хетти не отвечал. Шагнув в сторону ущелья, сквозившего известными только ему запахами, он воткнул в землю нож. Сняв плащ, зашептал похожие на обрывки пикритской песни заклинания: “Огонь травы… Огонь земли… Лонкэ, отец — твои силы… Рох нарушил закон! Пошел на людей! Отец помоги!”

— Кто такой рох? — снова спросил Грачев, подняв, встряхнув перепуганного нута. Тот, тараща круглые глаза, мычал и тянул за край одежды к кустам.

Внезапно могучий рык грянул из зарослей. Перед людьми появился исполинский тигр.

— Махароид! — глухо произнес Андрей. В его голове мелькнули кровавые сцены из фильмов в музее палеозоологии, где саблезубые кошки разрывали даже непобедимых доисторических носорогов. Нет, это был не махароид, но зверь по виду не менее грозный. Верхние клыки чуть выступали, из щелей глаз он точил пламя и торжество. Огненное, как дикий закат тело лениво качнулось, тигр вышел к берегу ручья, остановившись в десятке шагов от людей.

Хетти стоял впереди, заслоняя Андрея и приникшего к земле нута.

— Я человек! Уходи! Уходи! — сжав зубы, повторял Хетти. Одновременно он целил жалом копья в чудовище и раскачивался в такт движениям его хвоста. Охотник понимал: даже самый удачный удар не убьет роха сразу и тот успеет в ярости разорвать их всех. Еще он думал: что же изменилось на тропах Эяды, если рох здесь, и вдобавок угрожает смертью людям?! Он помнил предостережение, однако изменить что-либо было поздно. Рох пошел на людей — Хетти вскрикнул и рванулся вперед. Тигр отпрянул, но стальное жало настигло, вонзилось в грудь. Там кость оказалась тверже камня, а удар человека слишком слаб.

— В сторону! — заорал Грачев судорожно искавшему дротик аотту. Зверь прыгнул, сметая Хетти когтистой лапой. Он должен был уже подмять охотника под себя, растерзать одним махом клыков, когда Андрей нанес сокрушительный удар в бок, уповая только на прочность копья. Пользуясь этим, Хетти откатился к камням, заполз на них, пытаясь встать. А зверь уже яростно хрипел, изливаясь краской, пенной слюной… Новый враг, пронзивший внутренности страшной болью, занял его внимание. Грачев же приближался снова, дразня выкриками, обходя пружинистым шагом, похожим на танец. Он верил, что против силы и ярости раненой кошки у него есть воля человека и чудесное искусство воина.

Зверь атаковал несколько раз. Но Грачев уворачивался с холодным расчетом, уводя его дальше от беспомощного друга и выбирая момент для последнего решающего удара. Видя каждой частью своего тела движения огненных лап, он понимал, какая все еще сила таится в насмерть раненом чудовище: за любой свой промах он вмиг расплатится жизнью. Вот тигр остановился, рыча попятился, вдруг взвился в воздух. Припадая к земле, извернувшись, Грачев вложил всю силу в новый удар, ломающий ребра, нацеленный в сердце. Долгие мгновения зверь бился в агонии, негромко ворча, терзая когтями землю. Выронив обломки копья, Андрей поднял кривой нож и подошел к поверженному.

— Ты его убил… — услышав бесцветный голос Хетти, он почувствовал, как мышцы слабеют, по телу льется пот и катится волна нервного онемения. Что-то мыча, из кустов выглядывал потрясенный Нут. Грачев позвал его — тот нехотя покинул укрытие.

— Он мертв. Совсем, — для убедительности Грачев пнул тушу исполина ногой. Мертв — наконец он сам поверил в это, хрипло и коротко рассмеялся, повернулся к Хетти.

Аотт оказался серьезно ранен; сломанная в двух местах нога, вывихнутое запястье и опасно-глубокие раны на спине. Осмотрев друга, Грачев долго опасался, не сломан ли у него позвоночник; когда Хетти без его помощи смог сесть, Андрей успокоился с этой мыслью. Напоив охотника остатком вина и уложив на ворох травы, он послал Юра в селение лесных нутов за помощью, а сам принялся мастерить носилки.

— Клянусь Скерой, — заговорил аттинец, — в тебе волшебная сила или дух возмездия за нарушенный закон выбрал твою руку! То и другое велико. Теперь мне понятна весть от Эяды; через смертельную опасность мы славно поохотились! — он выдавал улыбку, попытался приподняться, чтобы видеть убитого зверя. — От роха аотты защищались магией Ланатона. Мы изгнали их на юг, создав закон. То было давно… Но, наверное, никогда человек не одерживал верх в открытом противоборстве с рохом. В тебе великое волшебство и великая сила!

— Теперь нужна колдовская сила, чтобы исцелить тебя.

— Я жив, а хранители знают способы исцеления. Жалею, что теперь в Ланатон не смогу проводить вас своими ногами.

— Сможешь, Эвис излечит за несколько дней. Ты испытаешь много более волшебную силу, чем убийство огромной кошки.

На обратном пути Грачев волновался, что из-за нерасторопных нутов они могут застрять на ночь в лесу. Для здоровья Хетти такая задержка была крайне опасна. Его уже начинало лихорадить. Глубокие, неумело обработанные раны давали о себе знать. Охотник стонал, впадал в забытье. За перевалом Андрей раздраженно покрикивал на носильщиков, заставляя делать невозможное: двигаться по крутому извилистому спуску осторожнее и быстрее. Сгустившиеся сумерки еще замедлили их продвижение.

Все же глубокой ночью процессия с горящими факелами подошла к дому Хетти. Нейс и Эвис выбежали навстречу. Видевшая шкуру гигантского хищника, перекинутую через плечо Грачева, хронавт, ни о чем не спрашивая, бросилась устраивать удобное ложе для раненого, стала греть воду и готовить чистые повязки. Нейс долго плакал, сжав отца и порывался бежать за помощью в Ану. Но Грачев решительно остановил его.

— Раны не опасны. Пустяк — верь мне. Эвис справится с ними лучше любого из Ану или Ланатона. Свари-ка пока напиток из трав и цветов, что любит твой отец и утри слезы.

После воздействия биогенератора Хетти действительно стало лучше. Боль прошла совсем и он уснул.

— Как там дела в Доме Тога? — спросил Андрей, поняв, что за здоровье друга можно не беспокоиться.