— Лабиринт — хорошо, — заверил Грачев. — Я очень любит. Теперь он точно знал, что попасть туда возможно лишь страхуясь пеньковым приспособлением нута, и был готов забрать его силой.

— Дай веревку! — сказал он грозно. — Дай! Потом я сделаю такую же или сверну тебе башку!

Юр наконец понял: этот странный человек не боится слов “Тог” и “Смерть” или самонадеянно счел себя равным Хетти. Он развязал узел на поясе и протянул ценную вещь упрямцу, называвшему его “другом”. В глазах застыло сожаление. Когда Андрей начал спуск, нут некоторое время полз за ним, но перед пугающе узким уступом отстал, притаился во впадинке, да жалостливо следил за скалолазом. Над стыком глыб Грачев снова окликнул Эвис. Она отозвалась совсем рядом внизу.

Он обвязал конец веревки вокруг выступа твердой породы, проверил прочность крепления и совершил последний рискованный бросок. Через несколько мгновений они были вместе. Эвис страстно обнимала его, шепча о часах страданий, которые ей пришлось пережить, ожидая его. Андрей рассказывал о своем чудесном спасении. На вопросы о Земле Облаков он отвечал загадками, разжигая любопытство хронавта, напоил лишь холодной речной водой и вынул из сумки букет желтых лилий. Потом под действием биорегенератора он уснул.

Когда небо наполнили звезды, а Луна бросила в зев пещеры призрачный свет, путешественники поделили остатки пищи и двинулись в путь. Извилистый ход вглубь горы длился метров сорок. Дальше, за рядом ступеней начинался сам Лабиринт. Он сразу делился на три рукава. Над началом каждого факел высвечивал изваяние лица. Суженные, словно от долгой бессонницы глаза, опухшие веки и впалые щеки, изогнутая, жесткая линия губ. Отблеск огня уплывал тенью, то золотом, возгорался на шлифованной до блеска плоти. В ликах было значительное сходство, по существу они принадлежали одному человеку, но все же вечность лежала между ними, вдруг выхваченными гением-ваятелем из мертвого камня. Разница в образах казалась велика и непостижима. У очарованного созерцателя не находилось слов, чтобы описать ее. “Как на кончике иглы рождается Вселенная… Как вдруг прозревает слепой…” — только и приходило на ум.

Грачев, державший факел, отступил к черте обозначенной на полу. Теперь свет падал ровнее, вскрывая всю полноту форм, переданных Ликором. Никогда Андрей не ведал подобного — чтобы застывшие линии могли так ранить или возвысить! Эвис стояла в глубокой сосредоточенности, пытаясь сделать первый важный выбор: куда идти?

Средняя маска манила изначально, с первых секунд немого знакомства. Однако хронавт помнила мудрость: недостаток воли в решительный миг — есть шаг в пропасть. Нет, пропасть не осталась за спиной. Они по-прежнему были на шатком узком мосту, конец его терялся в неизвестности.

— Знаки Ликора… О них рассказывал Норн. Я мало понял в тот вечер. Повтори все, что ты знаешь, — попросил Грачев.

— Разве тебя удовлетворит легенда?

— Рассказывай. Только без аттлийской поэтики — она размазывает суть.

— После череды некоторых событий аотты поняли, что нижний мир несет им все большую угрозу. Вместо малочисленных диких людей, почитавших их как богов, и никогда не досаждавших, в горах стали появляться другие люди, завистливые, хитрые, как гиены и бесстрашные, воинственные, как черные львы. Аотты держали долгий совет и решили призвать в помощь тайную силу из Сферы, чтобы закрыть проходы к священной земле. Такому решению возрадовались не все. Но слово было оказано: дрогнули поднебесные горы, расступились образуя глубокие пропасти, обрушились, снова родились твердые скалы, могучие быстрые реки изменили своим вековечным течениям. Мир изменился в согласии со словом.

— Геологические катаклизмы сейчас не интересны. Дальше, — торопил Грачев.

— Одним из владеющих тайною силою был Ликор. Аотты, не согласные с произошедшими переменами, обратились к нему, спрашивая: “Как же братья наши и сестры, те что, должно быть, родятся с душами нашими, но не на нашей земле?!” Мудрец пообещал исправить эту ошибку. Он отправился к Пирамиде и в поисках лучшего решения пробыл там все время Скеры. Когда же он вернулся, аотты едва узнали его — так непохож он стал на себя прежнего ни лицом, ни мыслями. Ликор вошел в Дом Тога и начиная оттуда, изменил гору огнем и железом, создавая Лабиринт. Тысячи запутанных ходов оставил за собой славный аотт и каждый ход пометил знаком. “Он смотрел в камень — камень, обретая душу, обращался в его лицо. Он много думал об идущих — камень до сих пор хранит те мысли”. Говорят, знаки-маски могут свести с ума, или наоборот образумить, разбудить в человеке еще спящие чувства. Эти лица — единственная подсказка идущим. Для непринявшего их Лабиринт непреодолим.

— Камень действительно оплавлен. Смотри, будто над ним потрудились плазмой, — Грачев провел по стене ладонью. Он с удивлением осматривал ровные, местами словно покрытые глазурью, стволы туннелей, потом вернулся к изваяниям и осветил первый лик совсем близко. На мертвых серых губах появилась улыбка. Улыбка демона.

— Ты чувствуешь их? Эти взгляды? Слова из скованных ртов? Что мог рассказать Норн, не бывавший здесь, кроме ветхой легенды… Каков принцип?

— Принцип тоже стар: индивидуальность и единство. К цели множество путей, каждый вправе избрать из них любой. Но, чтобы двигаться к цели, ее необходимо ясно представлять. Причем здесь не существует мысли об анализе. Восприятие, внутреннее отражение этих образов — критерий истинности, избранного пути. Поэтому секрет Лабиринта непередаваем из уст в уста. Непередаваем, как невозможно в точности описать средствами языка высокие образцы изобразительного искусства. Заложенный здесь принцип вне логики — подвержен открытию лишь личностью идущего. Тысячи образов и огромное число их комбинаций представляют довольно широкие ворота. Однако человек случайный, не принявший зрение Ликора, окажется слеп перед выбором. Он обречен.

— Сначала скала заставляет задуматься: а нужен ли ты здесь? Теперь смертельно хитрый тест, — Грачев заметил, что факел догарает, но предпочитал пока не спешить. — Хорошо. Только откуда уверенность, будто однажды побывавший здесь не проведет за собой других? Других — назовем их “неугодными”. Ведь тогда эти славные двери — двери без замка!

— Наверное, способный на предательство не выходит отсюда. Число знаков Ликора огромно — там хватит места для могил наиболее отвратительных человеческих пороков, но я не думаю, что суд здесь происходит над обычными человеческими слабостями.

— Я говорю не об этом. Представь, что я самый мерзкий тип из живущих, умело скрывая личину, пойду за тобой. Я — лжец, буду согласен с тобой на каждом повороте. Веди меня. Кто же раскроет обман?

— Тог.

— О, да! Третья ступень! Даже здесь отголоски подземелий Миет-Мет. Оказывается критяне склонны к плагиату. Эвис не отвечала, сосредоточено размышляя о знаках на стене. Будто снова проживая их тайную жизнь, хронавт ожидала, что вот-вот где-то в глубинном слое души зазвучит тихий голос и один из образов отзовется. Средний лик не манил ее уже с прежней силой. Восприятие двух соседних с ним знаков было смутным, отрывочным, словно воспоминания детства.

— Идем, — сказала хронавт. — Пока мы имеем право на ошибки.

— Только не в левый, — предупредил Грачев. Первый переход в двести-триста шагов вывел в изогнутый серпом зал. Там путь снова растраивался и дальше после каждого короткого отрезка расходился множеством коридоров. В одном из них путешественники наткнулись на скелеты. В мерцании коптящего пламени желтые кости, казалось, еще ползли, гонимые ужасом, оставив надежду и покрытые обрывками сгнившей одежды, рядом валялся зеленоватый бронзовый кинжал, какие-то предметы из обратившейся в прах сумы.

Лабиринт только начинался! В извилистых проходах таилась душная тьма. Тусклый свет факела едва освещал зловещие творения Ликора, являвшиеся повсюду. В них не читалось ни сострадания, ни злобы. На идущих они смотрели как небо смотрит на землю, то вдруг во всплеске пламени тени обретали движение. Чудился шорох или шаги. Такой момент словно предвещал шествие мертвых. Коридоры сплетались в узлы, расходились еще более путанной сетью. Чем дальше путешественники углублялись в Лабиринт, тем сильнее их шокировал масштаб и невероятная сложность древнего сооружения.

Они проходили залы с семью и тринадцатью направлениями в стороны, вверх, вниз. Чадящий факел освещал там высокие своды не более, чем свеча большую темную комнату. Но когда Андрей останавливался в обозначенном круге и поднимал факел над головой — все знаки легендарного аотта становились отчетливо видны. Маски твердого камня. Маски-миражи. Они отталкивали, угрожали, но манили за собой, околдовывали, похищая мир привычных мыслей. Войдя в эту галерею нескончаемых образов, Грачев и Эвис забыли время, самих себя. Они шли друг за другом, все ускоряя шаг, замирали перед изваяниями, глядящими со стен и пускались на поиски новых. Затем все повторялось.