— Вперед. Пещера близка, — сказала она. — Знаю, ты еще полон сил. Мы скоро будем смеяться над этой скалой!

Полуприкрыв глаза, Андрей смотрел на ее изодранные колени, кривящуюся ладонь, лежащую рядом с его плечом и думал, что не может сейчас даже поцеловать ее. В этот миг он, наверное, отдал бы душу, чтобы скорее перенести Эвис к цели, дать ей уют и покой, но мог только одеревеневшими пальцами сжимать горячий камень. Услышав повторный призыв, он двинулся дальше, не сомневаясь, что цель близка.

Скоро в нем начала пробуждаться злоба на палящее солнце, на твердый камень и большей частью на самого себя, раскисшего на этом препятствии, давно изведанном Арумом и другими. Арумом! Грачев не выносил, когда Эвис восхваляла деяния сына Тимора и еще считала его своим избавителем из плена Ваамкана. С этими чувствами движения Грачева стали смелее и быстрее. Откуда-то появились новые силы, стало легче дышать. Он лез вверх, вгрызаясь в скалу едва ли не зубами и камень на его яростный порыв отвечал скрежетом. Андрей забыл даже об Эвис, уже не успевавшей за ним. “Вверх! Только вверх!” — твердил он, как при отчаянной схватке, где либо победа, либо позор и смерть. Так случилось, что он отклонился от жилы разлома, ведущей ко входу в Лабиринт, настойчиво карабкаясь к карнизу несколько левее.

Эвис давно потеряла его из виду. Замирая над пропастью, она безуспешно окликала его, глазами полными надежды оглядывала нависшую скалу, с прежним усердием ползла дальше, оставляя кровавые следы на камне. Когда, наконец, она выбралась на площадку перед пещерой, то с ужасом обнаружила: Андрея здесь не было. Хронавт знала, что опередить его не могла. Сорвался ли он со скалы или метался где-нибудь, ожидая ее помощи? Поднявшись на ноги, Эвис в исступлении принялась звать его. Ответа не было. Она вдруг подумала, что Грачев разыгрывает ее, спрятавшись в глубине темных коридоров. Держась за стену, направилась туда, бродила в темноте, повторяя его имя. Все было безрезультатно. Конечно, Андрей не мог так зло шутить с ней. Вернувшись, Эвис опустилась на краю пропасти. Ветер трепал ее волосы, по щекам текли слезы.

Грачев же полз вверх. Когда мышцы совсем ослабли, а перед глазами появились багровые круги, он распластался на пологом уступе, словно оглушенная рыба на горячем песке. Не в силах одолеть более дюйма, он лежал, тяжело дыша. Сердце билось набатом. Казалось, со следующим рвущим грудь ударом гора просто сбросит его. Отдышавшись, он поднял голову, оглядывая поверхность скалы и вдруг услышал голос Эвис. Далеко внизу она звала его громче ветра и грохота реки.

— Я здесь! — ответил он. Втиснув ступню в трещину, подтянулся и сел. Узнав, что хронавт достигла пещеры, он не удивился. Их разделяло около ста метров, но опуститься к пещере тем же путем он ни за что бы не смог. Мешок за его плечами был тяжелой ношей и неминуемо бы нарушил баланс при обратном движении, там где приходилось вжиматься в выступы скалы. Андрей поднялся еще немного. Над головой нависал неопреодолимый широкий карниз. Справа и слева стена казалась гладкой, даже для лап паука. Он закрепился в трещине, размял онемевшие члены.

— Жди меня! Жди до темноты! — крикнул он Эвис, — Здесь неуютно, и я попытаюсь спуститься!

Ответа Грачев не расслышал. Он сменил позу, положил голову на камень, глядя в синее небо на парящего там орла. Его обветренное лицо улыбалось, может от осознания, что поднялся он выше легендарных ворот в Лабиринт, а может, смеялся он над собственной глупостью. После недолгого покоя Андрей принялся искать хотя бы какую-нибудь опору, чтобы выбраться из ловушки. Однако волна оптимизма быстро спадала. Становилось понятным, что шаг в любую сторону означает падение. Он висел над бездной, как распятый.

— Жалкий пленник горы! Глупец, ползущий в жилище богов! О, пожалуй это самая малая кара из возможных! — клял он себя и пил из фляжки большими булькающими глотками. Вода слегка освежила его, прояснила разум. Шум ветра и водопада теперь не сливались в эхо, гудящее больно в голове. Постепенно Андрей различил какие-то звуки, доносящиеся сверху. Он повернул голову и увидел фигурку зверя, не то странного человека, спускавшегося на скальный карниз. Это походило на галлюцинацию. Мохнатая голова высунулась над ним метрах в двенадцати и произнесла: “Я видел”. Грачев разобрал два простых слова с трудом, в известной ему Аттине так не говорили.

Существо мычало что-то еще, повторяя неясную короткую фразу. “Бред. Обычный бред”, — убеждал себя Андрей, равнодушно наблюдая за свесившейся веревкой, которую раскачивал ветер, относя в сторону, то швыряя к нему достаточно близко. Протянуть руку и взять ее он не решался в страхе, что невозможная иллюзия тут же растает, а боги и черти диким хором станут смеяться над ним. Все же в один момент он схватил брошенный конец, с удивлением ощупал узловатую тугую реальность, потянул на себя сильнее, и, собравшись силами, полез по спасительной нити вверх.

Взобравшись на карниз, он прислонился к стене, жадно вдыхая воздух, дрожа от великого физического напряжения, волнения, радости, неизвестно каких еще чувств, ощущений штормивших его.

— Юр, — назвался спаситель, ткнув себя пальцем в грудь.

— Грачев, МСОСБ, — шумно выдохнул Андрей и рассмеялся. От горцев он слышал о нутах, будто рожденных в помощь аоттам колдовством Ликора, другие говорили, что эти существа произошли от волка и полюбившей его женщины. В двух шагах от Грачева стояло существо поросшее редкой рыжей шерстью с длинными, словно неловкими руками, выпуклой грудью и крупной головой. Нижняя челюсть была массивной, скулы широки, но от этого вид его не был свирепым, казалось даже в минуты гнева мягкие губы будут изображать улыбку. В круглых желтых глазах читалась собачья преданность. Нут повернулся и полез по скале, откуда пришел. Андрей наблюдал за его грубыми размашистыми движениями, затем поспешил следом. Там подъем оказался проще, как по рифленому крутому пандусу. Скоро они достигли вершины гигантской плиты.

Впереди простиралась неведомая страна аоттов. С трех сторон вставали высокие горы. Их склоны одевали густые леса. Клонящееся к закату солнце золотило руины города на северо-востоке, или то были причудливые выросты скал. Над ними кружили стаи больших медлительных птиц, и будто слышались сладкие медные звуки. Тихая река, извиваясь между холмов, разливалась цепью голубых озер и здесь уже, разрезая неприступную границу заповедной земли, срывалась вниз. Гонимый любопытством, Грачев направился к месту исхода водопада. Он взошел на один из утесов, с восторгом зрел, как неистовый поток несся по глубокому каменному желобу, пенясь, дробясь радужной пылью и рушился, сотрясая могуществом горы. Поддавшись искушению, Андрей спустился на самое дно пропасти, вымытое водой, вдоволь напился и основательно вымок сам, потом расслабился на покатой глыбе под фонтанами брызг.

Нут потревожил его нетерпеливо расхаживая вокруг и бормоча. “Аотты любят…” — только и было понятно из нечленораздельных фраз, говорил ли он о водопаде или о чем-то другом.

— Хорошо, что любят, — подражая интонациям Юра, передразнил Андрей. Наполнив фляжку свежей водой, он поднялся на возвышенность. Закат отражался в озерах, мягким золотом лежал на лесах и холмах. Земля Облаков была перед Грачевым. Но он по-прежнему имел право войти сюда лишь через Лабиринт. Эвис ждала его, с каждой минутой ее волнение возрастало, и Андрей заторопился назад.

— Ты друг мне? — спросил он беспокойного нута. — Ответь, добрый Юр, ты друг? Вижу, что друг. Тогда дай веревку. Я иду вниз. Нут не понял смысла хитрых слов. Он остановился молча, с торжеством, дитя, ожидающее похвалы, взирал на Грачева и хлопал рыжими густыми ресницами.

— Дай, — повторил Андрей, указывая на прочно оплетенную пеньковую снасть. — Я иду в лабиринт. Я в Лабиринт, — он еще раз жестами пояснил намерения.

И тогда Юр отчаянно замахал руками, словно отстраняясь от налетевших пчел.

— Тог! Смерть!

— Да хоть легион рогатых демонов! Мне нужно! — возмутился Грачев и зашагал по краю обрыва, пытаясь определить, где находится пещера и насколько реален спуск туда. Юр уныло плелся за ним, наклоняясь, срывал мелкие сизые ягоды, с показным удовольствием разжевывал их. Подойдя к началу расселины, он остановился, засуетился, заглядывая в пропасть и промямлил: “Лабиринт”. Изогнутый палец указывал левее от хода расселины, где глыбы соединялись в трапецию, закрывая путь с любой их стороны.