— Ты все поняла? — спросил Андрей с улыбкой. Эвис согласно кивнула.

— Тогда приготовь денежки и вежливо поговори с ним. Думаю, он сейчас выйдет.

— Я?

— Ты. У тебя язык подвешен, словно ты родилась здесь. У меня жуткий акцент. Да и с красивой женщины возьмут меньше.

Когда из-за башни появилась знакомая фигура, Эвис пересекла площадь, направляясь к ней. После недолгих переговоров хронавт подала Грачеву условленный знак.

Иодеп молча пропустил их в темный проход, звеня ключами, зажег светильник и повел по ступеням вниз.

— Сюда, — пригласил он, открывая тяжелую, окованную металлом, дверь. — Сюда. Я много не беру — на хлеб и вино. На хлеб и вино…

Мигом позже, чем захлопнулась дверь и лязгнул засов, Андрей понял, что эти стены стали тюрьмой.

Глава 2
Затмение

Они спустились со склона по высокой, седой от росы траве, оставляя темные следы. Коней, еще перед рассветом, Тиохор отвел в стойбище горцев Имьях. Арум хотел побыть один, ему предстояло многое обдумать, держа путь в долину. Но вездесущий пастух, данный в проводники, оказался не в меру болтлив, докучая россказнями или назойливо вопрошая о разном — земном, небесном по ту сторону Ильгодо, пока аттлиец грубым словом не заставил его замолчать.

Наступила благодатная тишина, красный диск солнца показался из мглы, клубившейся над хребтом. Он напоминал о прощальном огромном кострище, сооруженном под телом Лонкэ. Отшельник умер, и дух его, отныне свободный, словно ветер, летел в неведомые дали вселенной. Для Арума то было горькой потерей. За истекший год он полюбил старика, как успел полюбить не многих за свои тридцать лет. Встретились они, когда полуживой аттлиец выполз из Лабиринта, изнемогая от голода, жажды, дико взирая на разверзнувшуюся пропасть. В глазах его все еще скалились уродливые и прекрасные лики Ликора.

— Небо, оберегая, указало дорогу назад! Ты не готов пока. Пока! — подчеркнул старик, давая глоток кислого молока. — Однако найти выход оттуда, истратив запас огня, пищи, воды, ползти много дней в темноте, отпущено не каждому. Видно ты помечен. Ты, пришедший издалека, кому-то сильно нужен здесь! — он ткнул рукой в черное жерло пещеры, — Или там! — обводя растопыренными пальцами землю внизу, Лонкэ смеялся.

Многие дни с тех пор сын Тимора сидел на вершине утеса, наблюдая течение реки, мерцание звезд, слушая жизнь камней и шелест дождя. Он ждал обещанного прозрения, чтобы видеть вещи и себя в некой связи непонятной, таинственной, но так реально описанной Лонкэ. Всякий раз старик, пустив по ветру золу из очага, говорил:

— Ты не готов. С тобой люди, много людей. Они не идут с тобой, но они ждут тебя живым. Ты не готов пока!

И Арум покорно пребывал в ожидании. Желание скорее идти сквозь Лабиринт сменила жажда слушать отшельника. Он понял сам, что расшифровать знаки Ликора, пройти запутанными коридорами, точащими гору, ему еще не по силам, только чувствовал, как с днями приближается время, когда он, наконец, уяснит необъяснимый язык каменных лиц. Ночами он видел их. Слышал их шепот — отвечал. То мерещился невыносимый взгляд Тога, тогда Арум пятился и прятался глубже в сон. Он узнал многое, постиг простые науки, забытые то ли неизвестные Аттле и был уже не тем мятежным, восторженным безумцем, всего лишь бегущим от дома. Но вдруг Лонкэ умер… Внезапно, тихим вечером, сказав несколько фраз, над которыми аттлиец ломал голову до сих пор. Лонкэ был аоттом — рожденным на Земле Облаков; наверно поэтому сын Тимора поверил и подчинился ему, вопреки недовольству многих сопровождавших его долгий путь. Отныне он считал себя свободным в выборе, но, помня науку “не спешить”, нося источник твердой силы, быть мягким, он спускался в долину, куда его призывал Истргдор.

В стойбище горцев догорали костры. Лишь утреннее солнце рассеяло языки тумана, лагерь проснулся. Пастухи под переливы дудок и похожие на пение вскрики, погнали стада на луга. Воины, а их было много, сели вокруг остатков вчерашнего пира. Даже аттлийских аргуров можно было встретить среди них. Еще недавно держась в стороне, молчаливо презирая полудикие выходки жителей Имьях, теперь они словно забыли о полнящей их благородной крови и предавались нехитрым забавам с немалым азартом. Арум не приветствовал той слабости товарищей и недовольно хмурился в ответ на восторженные взмахи их рук. Его проводник окончательно отстал, напуганный огромными, как медведи, свирепыми псами, и Арум шел к хижине Истргдора наугад, ни о чем не спрашивая, надеясь, что большее из врытых в землю жилищ, есть искомое. Там он увидел своего черного с белой отметиной жеребца и коня Тиохора, как всегда ухоженных, ждущих жаркого бега. Ускорил шаг. Истргдор вышел навстречу, широко расставив руки. За ним из-за полога высунулся мальчик лет двенадцати, в котором аттлиец признал Оенгинара — он слышал его историю накануне.

— Мы ждем тебя, счастливый наследник царей! Выступаем сразу же! Ты с нами! — хозяин говорил тоном, не терпящим возражений.

— Нет, Истргдор, тридцать моих воинов небольшая подмога. И есть цели выше войны.

— И выше справедливости?! Войны не будет. Оенгинара город встретит, как подобает встречать Держателя! И еще… — имьяхиец рассмеялся, хлебнул из глиняной посудины воды, полоская рот, умывая лицо и мятую бороду. — Твои воины — крупная сила. Я помню стычку с капдскими всадниками. Вы были — меч Грома в их рыхлом теле!

— Просто — удачный маневр Тиохора. Мы не давали им обойти вас, да только защищались.

— Сильным должна быть постыдна лишняя скромность. Но постой… Вот почему я уверен, что ты поедешь… — имьяхиец повернулся к Тиохору, и тот, помедлив, открыл: — Слух идет, будто в городе твоя сестра.

— Ардея?! — Арум подступил к старому стратегу, вдруг грозно приказал: — Говори!

— Спасшая Оенгинара, по рассказам, слишком похожа на Ардею. Она многих расспрашивала о тебе. Откуда-то с ней светловолосый воин, могучий, словно наонский бык и отважный, даже перед целым войском. Не знаю, чему верить, сын Тимора. Пусть говорят знакомые с ней.

— Я не мог думать будто она — твоя сестра! Да, идут из Аттлы к Земле Облаков… Сейчас они в городе — отчего я их ограждал. Мы спешили тогда укрыть Оенгинара и не могли вести их за собой, — оправдался Истргдор.

— Вздор! — Арум улыбнулся и опустился на камень возле тлеющих углей. Вороша хворостиной золу, он представил, как робкая нежная как лепестки цветка, Ардея бросается в реку несравненно более быструю, коварную, чем Ланта, да еще находит силы спасти человека. — Вздор! — твердо повторил он: — Тиохор, может ли Ардея идти с незнакомым никому воинам через степи, болота, леса?! Будь разумен!

— На ней Голубая Саламандра, — ответил его друг. — Даже если пришедшая тебе не сестра — мы должны быть там и знать правду. Может, наказать самозванку или успокоить свои сердца. Пусть Истргдор перескажет все в точности — я же утверждать пока ничего не смею.

— Опиши ее имьяхиец! Истинно! Пусть Рожденный тоже не молчит!

— Это она и не она! — восклицал Арум, слушая воина и взволнованные отступления мальчишки.

— Здесь какое-то наваждение, — думал он. — Не слуг ли Верхнего храма это дело?! И если так, то даже они, как сумели достать до меня в такой дали?! Чего хотят?!

— Они не совсем люди, — воспалил его разум Оенгинар. — Я видел, как огонь появлялся из маленькой штучки в его руке. Видел — она заживляла кровавую рану своей ладонью, не призывая богов, не твердя заклятья! Только рукой! И скоро та рана становилась обычным, настоящим телом! Она в пути не знала усталости, вместо отдыха вечерами плавала в реке, а потом рассказывала про звезды и называла их другими именами. Когда она садилась со мной рядом, становилось хорошо, уютно, как в присутствии матери.

Арум решил верить не всему. Но лишь горцы вскочили на коней, он был среди них первый. Сначала медленно, произнося молитву грозному богу, они прошествовали мимо дымящего смрадом алтаря, выехали за изгородь стойбища и молчаливо смотрели в небо — раскрашенные соком трав и кровью воители Имьях, рядом небольшой отряд аттлийцев, сверкающих золотом и твердейшей сталью.

— Вот! Там! — наконец крикнул кто-то. Все обернулись в указанном направлении. Вдалеке, у склона лесистой с просединами горы парили два орла. Плавно кружа, они двигались на восток.