Татьяна Мальцева
Лулу
В один из дней позвонила Дениз и сказала, что я срочно должен приехать в Париж, так как дело не терпит отлагательства. Взяв с собой Лулу, мы отправились туда. В течение всей поездки, Дениз неоднократно звонила, справляясь, где мы и, назвав адрес, попросила нас подъехать туда. Вскоре мы оказались во дворе госпиталя.
Она в нетерпении ожидала нас, нервно прохаживаясь по двору. Отведя меня в сторонку, она тихо сказала, что мать Лулу полчаса назад умерла и попросила меня закончить все необходимые формальности в госпитале, так как у нее самой была назначена встреча и ей срочно нужно уехать. Забрав Лулу с собой, она уехала. Войдя в приемное отделение и назвав свою фамилию, я спросил, что от меня требуется для оформления всех бумаг, которые необходимы для похорон. Заполнив бланки, я уже готов был уйти, как одна из сестер спросила: „Это вы Поль Готье?“.
— Да — ответил я.
— Главный врач просил вас зайти к нему.
„Странно, зачем я ему понадобился?“ — подумал я. Быстро найдя кабинет, постучал.
— Войдите, — прозвучал мягкий баритон.
Главный врач был мужчина средних лет. Указав мне на кресло, он сказал: „Садитесь, пожалуйста“.
Он глядел на меня и молчал. Молчание становилось тягостным. Неожиданно он взглянул мне в глаза и сказал: „Я обещал выполнить последнюю просьбу покойной“, — с этими словами он протянул мне конверт — „Пожалуй, я оставлю вас одного“.
Меня охватило сильное волнение. Медленно вскрыл конверт, на котором стояло только мое имя. Записка была короткой.
„Дорогой Поль, я знаю, что дни моей жизни сочтены и вряд ли я перенесу операцию. По всей видимости ты будешь читать записку, когда меня уже не будет в живых. Всю свою жизнь я любила только тебя одного и замуж вышла, чтобы быть поближе к тебе. Я знала, как ты живешь, но никогда не позволяла обнаружить себя. Я хочу сказать, что ты — единственный человек на всем белом свете, к которому я могу обратиться с этой просьбой. Умоляю тебя, позаботься о девочках, одна из которых твоя дочь. Да поможет тебе Бог, Тао“.
Известие, словно молния, обожгло меня. У меня есть дочь? „Она сказала, одна из них, но которая?“ — моментально пронеслось у меня в голове. Взяв записку, я тихо вышел в коридор.
На Лулу было страшно смотреть, так как глаза ее опухли от слез. Я смотрел на маленькое тело Тао и не мог себе представить, что она умерла. Чувства с новой силой захватили меня и вернули в прошлое. После похорон мы долго еще не могли прийти в себя. Дениз первой начала разговор относительно девочек.
— Поль, я долго думала, прежде чем спросить тебя. Как ты смотришь на то, чтобы девочек оставить у себя? Ведь у нас нет своих детей.
Обняв и прижав к себе Дениз, я крепко поцеловал ее в лоб.
— Спасибо, родная, конечно оставим.
Бедная Дениз, она не могла себе представить, что я и без ее слов никогда бы не оставил этих детей.
Через несколько недель приехала сестра Лулу. Дениз была счастлива, она совершенно преобразилась. Девочки быстро полюбили ее. В те редкие дни, когда я оставался наедине с Лулу, моя болезнь с новой силой росла во мне, не давая покоя. Я потерял сон и аппетит, на меня было страшно смотреть и Дениз не на шутку забеспокоилась. Но я то знал истинную причину болезни. Это была Лулу. Горнило вулкана становилось все шире, готовое в любую минуту заживо поглотить меня.
Мысль — „Кто же из двоих моя дочь?“ — не давала мне покоя. В очередной раз гуляя с Лулу, я, быстро сочинив какую-то глупую причину, повез ее в ближайший госпиталь. Заполнив необходимый бланк, сестра провела нас в процедурный кабинет и взяла анализ крови, смазав ранку йодом. Лулу дула на пальчик повторяя: „Больно, больно“. Девочка совершенно ни о чем не подозревала.
Прошло два дня и я получил результат анализа, где было сказано, что...
Я должен сказать, что забыл, когда в последний раз был с женщиной. Одержимость настолько глубоко вошла в мое тело, сознание, и веселилась в крови, что ничего уже в моей жизни более не имело такого значения, как моя крошка Лулу. Я жил ради нее. Вы спросите, кто же из двоих моя дочь? Решайте сами. Меня беспокоит только одно — как долго смогу я продержаться в таком состоянии? Ответ, видимо, знает один Господь.
Я хочу спросить вас, имеем ли мы право судить другого? Так легко осудить человека, и так трудно понять его. Кто может сказать, где есть та невидимая грань, за черту которой нельзя переступать? Вы знаете? Я нет.