Татьяна Мальцева
Лулу
И безусловно, хотя бы две с половиной извилины, кроме пары длинных ног и короткой юбки, из под которой выглядывали аппетитные коленки. Со временем я стал хорошо разбираться в женщинах и знал в них толк. Близость с ними, давала мне ни с чем не сравнимое телесное удовольствие. Я обожал, и словно опытный дирижер, вводил их в волшебный мир звуков ночи, где они полностью подчинялась мне, будучи завороженными звуками. Я вел их к самому жерлу вулкана, откуда можно было видеть уже первые искры пламени.
Большое внимание я уделял любовной игре, доводя партнера до состояния, при котором и сам уже не мог более сопротивляться инстинктам заложенными в нас природой. Мягкий, зеленый свет настольной лампы заполнял спальню. Знакомые звуки мелодии, медленно кружились под потолком. Осторожно привязав галстуком кисти ее рук к кровати, что почти не давало ей возможности сопротивляться, я медленно, не торопясь начинал раздевать ее, наслаждаясь каждым мгновением, расстегивая маленькие белые пуговки на ее блузке. Стягивая тугую юбку, плотно облегавшую ее бедра.
Как маков цвет, было ее кружевное нижнее белье, что великолепно оттеняло ее загорелую, бархатную кожу. В одно мгновение я срывал его, и моему взору открывалась божественная красота наготы женского тела. Огромная кровать была застелена розовой шелковой простыней. „Жертва“ лежала на ней совершенно беззащитная от моей страсти. Она была моя пленница, раба ночи блаженства. Ее фигура была великолепной и казалось, что все пропорции были соблюдены с точностью до миллиметра. Ноги будто росли из под мышек.
Талия четко вырисовывалась. Тело было упругим, словно натянутая тетива лука. Она лежала без движения. Я едва касался подушечками пальцев ее кожи, миллиметр за миллиметром спускаясь вниз. Вдруг моя ладонь нащупала плотное возвышение. Не торопясь, круговыми движениями, я начал ласкать его, поднимаясь на его вершину, где красовалась алая спелая земляничка. Не удержавшись, я припал к ней губами и слегка надкусил ее. В ту же минуту она моментально отреагировала на мое прикосновение и резко увеличилась в размере. Она пахла лесом и почему то молоком. Побоявшись далее соблазнять малышку, я медленно стал спускаться в область живота.
Он был упругим, словно мячик. Раздавив крупную, спелую клубнику, я стал мякотью смазывать область живота, не обойдя и маленькое отверстие на нем. Запах свежей клубники, смешавшись с ароматом кожи, парфюмом и голубым дыханием ночи, больше и больше начал возбуждать меня и я почувствовал, как моя плоть не осталась равнодушной к этому, пытаясь поднять свою головку. Малиновый лоскут на ее животе, возбуждал меня не меньше, чем красная тряпка быка. Изнемогая под тяжестью жажды желания, я начал слизывать лоскут, и чувствовал как моя подруга все больше начинает дрожать, от прикосновений моих чувственных, влажных губ.
Что-то подсказывало мне не задерживаться и идти ниже, где на небольшом бугорке густые заросли кустарника образовали маленькую поляну. Нежным движением я погладил их мягкие, аккуратно подстриженные макушки и капнул несколько капель густого, желтого меда на край поляны. Поток плавно устремился в расщелину, заполняя ее целиком. Я слышал как моя жертва стонала, словно звала на помощь. К этому моменту мое напряжение почти достигло предела и, как пилот, в любую минуту я был готов взмыть под облака.
Слегка раздвинув ее длинные ноги, я пытался кончиком языка приостановить медовый поток, жадно слизывая его. Неожиданно мой язык провалился в какое-то влажное, темное отверстие. На секунду я остановился, но запах, который исходил оттуда, притягивал меня. Все мое тело напряглось как струна, да и она дрожала не меньше меня. Ритм ее дыхания участился, будто это был скорый поезд.
Взглянув в ее горящие глаза я увидел такую мольбу взять ее, что более не имел сил сопротивляться. Потеряв контроль над собой, и уронив дирижерскую палочку, мы вместе бросились в жерло кипящего вулкана. Медленно вошел во влажный, горящий тоннель, стенки которого плотно зажимали меня со всех сторон и затрудняли продвижение вперед. Собрав все силы, я упорно продвигался вперед, ощущая, как возбуждение все сильнее захватывало меня своими руками.
Еще сантиметр — и я увидел яркий свет и сделал последний рывок к нему. Закусив до крови нижнюю губу, и почувствовав, как струйка горячей крови медленно начала стекать, я застонал и в следующий момент мы были ослеплены взрывом волны, и выброшены в объятия самой вселенной. Как долго мы там были, сказать невозможно, так как в тот момент время остановилось для нас. Два дыхания слились в одно. Мы были где-то в другом измерении. И в то же самое время, звездную тишину серебряной ночи оглушил вырвавшийся из наших тел крик восторга, и эхом разнесся вокруг. Вселенная поглотила нас без остатка, растворив в себе.
Все это было так давно, сейчас меня уже не привлекало просто тело, мне этого было недостаточно. Мне хотелось испытать радость души и тела. Вкусить их гармонию, видеть внутреннее горение. Угадывать скрытые желания, потакать им и постепенно давая им возможность разгореться, довести их до пиковой точки, где безумный взгляд будет умолять, дать ему возможность хоть на миг слиться в объятии. Я любил вдыхать их стихийные чары влюбленности, едва уловимый запах волос и кожи, что самого меня сильно возбуждало.
О, как я обожал в бреду сладострастья, робость первых встреч, нечаянность касания рук в серебряной ночи и беглость поцелуя, прерывистую речь, нестройное дыхание их молодых грудей и шелковый аромат пьянящей, звездной ночи. Сидя в кафе за чашкой кофе, я наблюдал за женщинами, стараясь угадать, кто они такие. Я получал огромное наслаждение от созерцания женщины, от той загадки, которая была заложена в них природой. Порой только один медленный, грациозный поворот головы одной из них, неожиданно приводил в дрожь мои коленки, от чего ноги приходилось крепко накрепко скрещивать, тем самым усмирить проснувшуюся плоть.
Аромат женщины, который она выбирает, о нем нужно говорить отдельно, так как это особый мир, это ее визитная карточка. Это ладонь, по которой можно читать. Запах — это источник наших фантазий, страстей, желаний. Это живительная влага, для всего на свете, и это то, без чего невозможно жить. Масло, которое поддерживает огонь в лампаде. Но у каждой он свой, особый и присущ только лишь ей.
Красочный калейдоскоп парижской жизни, словно качели подбрасывали меня то вверх, то опускали вниз, будто говоря, что на земле не только одни праздники, но есть и будни. Жизнь беспощадно учила меня и к концу окончания учебы, у меня был уже какой-то жизненный опыт. Я продолжал ходить в холостяках. Свою будущую работу я также нашел через знакомых. Это была одна из ведущих компаний в области дизайна женской одежды, которая имела многочисленные филиалы по миру, в особенности в Юго-Восточной Азии, где рабочая сила почти ничего не стоила. Практически начав свою карьеру с нуля, я быстро поднимался по служебной лестнице и к концу третьего года работы в компании, уже руководил одним из ее отделов.
По роду своей деятельности мне приходилось бывать на показах новой коллекции одежды, как в Париже, так и за рубежом. Треть времени я проводил там. Я любил Азию, с ее необычным укладом жизни для европейца, и особенно мне нравился Таиланд, Бангкок с его многочисленными дворцами, необыкновенными пагодами, золоченные шпили которых уходили в безоблачную лазоревую высь. Каналы, на которых была особая жизнь, отличная от нашей и зачастую в глазах ее обитателей я видел больше счастья, чем у людей, живущих в роскоши. Они были довольны тем, что посылал им сегодняшний день и как дети радовались этому. Видимо понятие счастья — понятие относительное. Оно всегда с нами, но мы не хотим по какой-то причине его видеть, вот и маемся, пытаясь заглянуть за забор другого, в надежде найти его там.
Не буду скрывать, мои командировки пестрели многочисленными романами, но я старался не затягивать их, и наспех застегнув ширинку брюк, уходил. Обязательства тяготили меня, я был не готов к ним. Широко расправив крылья, я словно птица, парил в звездной ночи Азии. Если есть на свете любовь, то она не обошла меня стороной, оставив в моем сердце свой глубокий след. Эта была очаровательная молодая таиландочка, чью девственность под покровом темной, серебряной ночи, сладко облизываясь, я слизал, да так захмелел от этого, что вместо одной недели, пробыл там три.