Владимир Кравченко

Обманчивый мир

Часов в одиннадцать меня разбудил телефон: звонила теща. Юльке, наверное, надоело общество бабушки с дедушкой.

— А ты чего дома? — удивилась теща.

— Отпросился.

— А Ирка где?

— В больнице, — наверно, не следовало так резко ошарашивать ее, но спросонья я не сообразил, как можно помягче ее известить об этом.

— Как в больнице?

— Вот так. Вчера вечером опять сознание потеряла. Я „скорую“ вызвал.

В трубке послышались ахи, охи и причитания.

— Вы чего ели может? А у соседей все в порядке? Может, сглазил ее кто?

— Мам я сам ничего не понимаю. Пока не расстраивайся. Обследуют. Скажут. Будем надеяться, что ничего серьезного. Ты чего звонила-то?

— Юля домой просится. И с подружкой своей разругалась и со мной. Раскапризничалась совсем. Я от Гореловых звоню, думаю, отправлю ее сейчас на автобусе, а дома нет никого. Теперь, наверно, вместе поедем, раз такие дела. К Иринке зайдем. Она где находится?

— В терапии, в третьей палате.

Я лежал в постели и пытался рассуждать.

В школе по математике у меня всегда были пятерки, и дураком я себя не считал. Уверен, что на каждый непонятный случай можно найти вполне понятное объяснение. Наличие же в мире такого количества непонятного объясняется просто нехваткой знаний.

Да. Обобщать легко. Попробуй, объясни, что такое с Иринкой творится. Надо, во-первых, успокоиться, иначе объективно рассуждать не получится. Паника не нужна.

Что мы имеем? Два раза Ирка теряла сознание. Кроме того, что это происходило очень страшно, больше ничего не имеем. Интересно, есть у кого-нибудь близкие и дорогие люди, которые совсем не страшно теряли сознание?

После холодного душа в голове посвежело. Позвонила Ирка:

— Ты где был? Я звоню — не отвечаешь.

— В ванной. А ты с чего взяла, что я не на работе?

— Мамка пришла, сказала. Ты ко мне не собираешься?

— Собираюсь.

— Там в стенке, в баре, коробочка круглая, плетеная. В ней крестики наши лежат. Принеси их.

Я догадывался, что Ирка с тещей договорятся до нечистой силы. Иронизировать по этому поводу не стал, нашел эти крестики, собрался и пошел в больницу.

Юлька действительно капризничала. Я не хотел, чтобы она домой шла, но она уперлась, заревела:

— Сам говорил, мне заниматься надо, а с дедом я заниматься не буду. Он со мной драться лезет.

У Юльки с тестем происходят бурные встречи и такие же расставания. Что малый, что старый — разницы никакой. Я, несмотря на опасения, решил забрать ее домой. Не хочется думать о плохом.

Ирка сдавала всевозможные анализы. Чувствовала себя хорошо.

— У меня тоже так было, — теща собиралась уходить, но, видно, мне еще решила рассказать то, что до этого, говорила Ирке.

— Иду как-то по улице, вдруг в голове как застучит, в глазах светло сделалось, так и упала среди белого дня. Это давление. И у тебя, Ирина, тоже из-за этого. Что у меня всю жизнь малокровие, что у тебя. А крестики вы все-таки носите. Они у вас освященные?

— Да. Когда мы, Вова, с тобой венчались. Года три, наверно, назад. С тех пор они у нас и лежат.

— Тебе что врачи сказали насчет крови? — я хотел заострить внимание на тещином малокровии.

— Давление нормальное, а кровь только сегодня надо сдать, — ответила Ирка.

Все рассуждения тещи, затрагивающие тему медицины, вызывают во мне, мягко говоря, недоверие. Иногда ее сомнительная эрудиция просто представляет опасность для окружающих. Когда они с Иркой обнаружили у Юльки что-то похожее на одышку — это ладно. Когда теща начала сюсюкать над дочерью по этому поводу: „Ой, девочка моя, что же ты задыхаешься, в таком возрасте уже дыхания не хватает“, я Ирке сказал, чтобы ни она, ни теща не забивали голову ни себе, ни девочке. Спокойно сказал. Но когда Юлька, придя как-то от тещи, принесла упаковку каких-то таблеток и сказала, что это бабушка велела пить, я от негодования и бабушку, и маму убить был готов. Конечно, я верю, что они добра ребенку желают. Но это добро я буду контролировать. Пускай себя не жалеют, придумывают себе малокровие, анемию и черт знает еще что, но Юльке это внушать я не позволю.

Теща ушла. Она женщина тучная, ходить много ей нелегко, и мы наблюдали в окно, как она подалась на автобусную остановку.

— Дома деньги уже кончаются, — сказала Ирка, отдавая радостной дочке бутылку лимонада, которую та вместе с бабушкой принесла только что маме, — зарплату у вас собираются давать?

— Собираются. Уже третий месяц.

— Лекарств вот навыписывали, — она протянула мне листок.

— Займу у кого-нибудь, куплю, не беспокойся об этом. От чего лечить будут?

— Они сами не знают. Здесь одни витамины. С неделю точно будут обследовать.

Мы замолчали, и мне кажется, наши мысли были об одном. Хоть и воспитывался я в советской школе и не в суеверной семье, в моей голове периодически всплывали прочитанные где-то случаи с барабашками, энергетическими вампирами, порчами, сглазами и прочей нечистью.

Дома было пусто и неуютно, я бы даже сказал враждебно. Хотя, объяснял я сам себе, какая враждебность, просто нет одного члена семьи. Если Юлька часто бывает у бабушки, и ее отсутствие не так заметно, то Ирка постоянно дома, и я привык к этому.

Следовало кому-нибудь позвонить, занять денег, но телефон опять отключился. В последнее время это уже слишком часто. У нас телефон с блокиратором. То есть одной линии на АТС принадлежат два телефона с разными номерами. Когда по одному из них разговаривают, другой автоматически отключается, блокируется. Это иногда создает ощутимые неудобства.

Юлька убежала на улицу, а я пошел приготовить что-нибудь поесть. Вообще-то я так отвык этим заниматься, что чувствовал себя на кухне в качестве хозяйки так, как если бы меня, токаря, послали в операционную вырезать кому-нибудь аппендицит. Вырезать-то я бы, конечно, вырезал. По каким-нибудь там картинкам, которые висят, наверно, у них на стенах, нашел бы что надо и вырезал. Но, я думаю, вряд ли бы у меня получилось так же хорошо, как у хирурга.

Пока я варил кашу, зазвонил телефон, не дожидаясь, когда я посмотрю, включился он или нет. Звонил Медин Олег.

— Привет, ты чего на работе не был?

— Проспал.

— Там зарплату давали, а ты спишь. Водку, вчера пьянствовал?

— Да нет. Посерьезней.

— Пошли сегодня прогуляемся куда-нибудь?

„Прогуляемся“ — это значит: „Пойдем в кафе к Максиму, напьемся, девок посмотрим, себя покажем“. Это он уже зарплату получил, и ему не терпится это дело отметить. Я, конечно, отказался.

— Нет, Олег, я не могу. Дай сто рублей до завтра.

— Приходи.

Олегу я сказал, что Ирка в больнице, что непонятное с ней что-то творится. Старался обойтись минимумом слов. Он дал мне денег и не успел как следует поудивляться. Я, избегая предположений на больную тему, смотался, сказав, что надо успеть в аптеку.

Конечно же, в одной аптеке все сразу не купишь. Как всегда у нас. Оббежав три аптеки, купил все лекарства, отнес Ирке и вернулся домой. Юлька уже нагулялась и ждала меня около подъезда. Ключи от квартиры мы ей не даем. Рано еще, по-моему. Да и не откроет она, замок слишком тугой. Надо приложить усилие, чтобы дверь сначала на себя потянуть, а потом повернуть ключ.

Вечером Иркино отсутствие ощущалось острее. Я решил весь вечер посвятить Юльке. Ей и так, как, наверно, во многих современных семьях, не хватает внимания. Неплохо бы ей брата или сестру, но мы не решаемся. В такое время, когда невозможно предсказать завтрашний день. Потом они подрастут и будут нас упрекать, что мы нищету наплодили. Вообще, это слишком серьезно, и я не хочу об этом.

„Пап, давай в шашки“. „Давай, дочка, в шашки“. „А теперь в шахматы“. „Давай в шахматы“. Мы сломали один джойстик, когда мутузили друг друга на экране в игре „Мортал Комбат“. Играли в „дочки-матери“. Так и подошло время ко сну. Юлька предварительно, по моему указанию, отмывшись в ванной, отправилась спать. Я немного навел порядок после наших игр и тоже лег. Вроде только заснул, кто-то трясет меня за плечо. Это Юлька.