Владимир Кравченко

Обманчивый мир

У меня разболелась голова. Я, конечно же, не помнил, кто именно приезжал прошлый раз. Было бы удивительно, если бы я запомнил.

Пока одна из них открывала на постели чемодан, вторая склонилась над женой.

— Что случилось? Рассказывайте, — совсем не участливым голосом спросила она.

— Я проснулась, мне стало плохо. Больше ничего не помню.

— Так. Может, вы все-таки скажете, что происходит? — обратилась она ко мне уже откровенно раздраженно.

Я был ошарашен ее тоном.

— В каком смысле?

— Как я помню, в прошлый раз и вам было плохо. Ни с того ни с сего не может так быть. Должна же быть какая-то причина?

— Вы что, опять насчет наркотиков? — я тоже повысил голос, — я еще тогда говорил: берите кровь, делайте анализ. Никаких наркотиков мы не употребляем. Если бы я знал причину, я бы сразу сказал. Или вы думаете мне в кайф по ночам смотреть, как моя жена в судорогах корчится?

Она успокоилась. Молча послушала у Ирки сердце, померила давление, потрогала лоб.

— Все в порядке, я не знаю, что делать.

— Как вы себя чувствуете? — ожила вторая, которая до этого была в роли наблюдателя.

— Сейчас вроде нормально, голова только болит, — все еще слабым голосом ответила Ирка.

Повисла тишина.

— Ну, что мы ее? — очнулась вторая, — не будем же брать с собой, если все нормально.

— Нет, конечно, — отозвалась первая, — примите „Цитрамон“ или „Анальгин“, попейте теплого чаю, успокойтесь и ложитесь спать.

Они собрали свой чемодан и ушли. Я обнял Ирку:

— Ну, как ты?

— Голова болит.

— Пойду тебе чай согрею, хорошо?

— Иди.

Я нашел таблетку анальгина, дал ей и пошел на кухню. В голове был полный бардак, к тому же сильно ломило в затылке. „Перенервничал“, — подумал я.

— Вова, мне опять плохо, — услышал я из комнаты.

В два прыжка я очутился у Ирки. Зрачки у нее сделались просто огромные. Я видел, как она сначала смотрела на меня, потом глаза ее уставились в пустоту.

— Ира, не надо, Ира!

Я прижал ее к груди, стараясь хоть как-то разделить ее муки. Господи, что же это такое? От бессилия я готов был выть. Ирка захрипела. У меня на глазах выступили слезы. Тихо скуля, я полез через кровать к телефону.

— Алло, „скорая“, у меня жена без сознания, ей плохо, скорее! — крикнул я в трубку и назвал адрес.

— Мы же к вам только что выезжали.

— И что? Больше не приедете? Давайте быстрее, может она умирает уже!

Я бросил трубку. Меня трясло. „Почему? Почему?“, — билось в затылке.

Ирка была неестественно холодная. На ее лице выступили крупные капли пота.

— Потерпи, милая, сейчас „скорая“ приедет, — я не переставал с ней разговаривать, хотя знал, что она меня не слышит.

Хрипы сменились более человеческими стонами. Она, кажется, приходит в себя. Мышцы обмякли, глаза опять, как и до этого, выразили жуткую боль и наполнились смыслом.

— Слава Богу, Ира. Пожалуйста, постарайся собраться с силами, потерпи немного. Сейчас „скорая“ опять приедет, увезет тебя в больницу. Там, может, кто-нибудь что дельное скажет.

Приехали опять эти две идиотки.

— Что опять?

Если бы на одной из них были бигуди, это никак не отразилось бы на красоте ее прически. Старая корова.

— Да, опять! — я готов был разорвать ее и с трудом держал себя в рамках приличия.

— Ну что же, собирайтесь, мадам, поехали.

Удивительно, как такие люди могут работать в „скорой помощи“, где, мне кажется, как ни от кого другого требуются участие и понимание. Они же первые идут к чужому горю.

Ирка была очень слаба. Я ей помог одеться, и она, оперевшись на меня, дошла до машины. Там я ей велел лечь. Сбегав и закрыв квартиру, я сел рядом. У нее началась истерика.

— Вова, теперь со мной всегда так будет, — она ревела в три ручья, — я не хочу, слышишь, не хочу.

Я к себе такую мысль не допускал.

— Успокойся, Иринка, не будет так. Мы во всем разберемся, все будет нормально, — успокаивал я ее.

В приемном покое Ирку уложили на кушетку. Эта, с прической, вводила в курс дела подошедшего, видимо, дежурного врача:

— Вот, вторую ночь у нас. Теряет сознание непонятно от чего. Я не знаю, но они утверждают, что ничего такого не употребляли. А в прошлый раз и этот по стенке ходил. Мы в квартире смотрели — ничего не нашли. Квартира-то вроде приличная.

Да. Таким работать не в „скорой“, а на рынке, в мясном отделе, приемщицей.

— Сегодня два раза к ним ездили, — продолжала она, — не успели приехать, они второй раз вызывают.

Я не выдержал:

— Извините, пожалуйста. У меня жена всего лишь через раз дышала. Конечно, не стоило вас по такому пустяку тревожить. А жене, если бы она не умерла, по шее дать за то, что мне спать мешала.

— А что вы на меня кричите? Вы думаете нам тут делать нечего?

Хотел я ее спросить, удовлетворяет ее муж или нет, но достоинство не позволило ставить себя на ту же ступень умственного развития.

Дежурившему врачу мы с Иркой рассказали все, как было, благо, что не все здесь такие, как эта бесполая корова. Посмотрев какие-то бумаги, он спросил:

— А почему Вас выписали без обследования?

— Так все было в порядке, я сама напросилась, — ответила Ирка.

— А сейчас как? — обратился он к сестре, которая мерила Ирке давление.

— Давление — сто десять на шестьдесят, пульс нормальный, температура — тридцать шесть и четыре, да дрожит вся. Голова, говорит, болит.

— Давайте ее в третью палату.

Они вкололи ей укол. Мне разрешили с ней посидеть у кровати, пока она успокоится.

В палате какая-то любопытная бабка в углу, страдавшая бессонницей, наверно, обрадовалась, что не вся ночь такая однообразная. Полулежа, она с нескрываемым интересом следила, как я помогал Ирке добраться до свободной койки.

— Как себя чувствуешь? — полушепотом, не желая удовлетворять бабкино любопытство, спросил я.

— Холодно. Голова болит, — у Ирки глаза были красные от слез.

— Может, у тебя есть какие соображения?

— Не знаю. Может, сглазил кто-нибудь меня? Или порча какая. А ты как себя чувствуешь?

— Тоже голова болит. Да ты обо мне не думай, я справлюсь. Ты о себе думай.

— Странно все это. И страшно. Вдруг теперь всегда так будет, — Ирка опять тихо заплакала.

— Успокойся, Ирина. Возможно, отравление просто.

Я слышал, как врачи между собой разговаривали о том, что симптомы мало напоминают отравление. Да и сам я понимал, что при отравлении должен болеть живот, тошнить, вырвать, наконец, должно. Ирку я просто успокаивал.

Домой я пришел часа в четыре. Не включая свет, я минут десять постоял в прихожей, прислушиваясь к тишине на кухне и в комнатах. С детсадовского возраста я серьезно не задумывался о нечистой силе.

Когда родилась Юлька, я с удивлением узнал, что, оказывается, у большинства новорожденных детей бывает грыжа. У Юльки тоже была. Медицине, кроме хирургического вмешательства, нечего предложить. Народ издавна прибегал к помощи бабок-повитух. И успешно, надо сказать, они с этим справлялись. Юльку вылечила такая вот бабка. Можно в это верить или не верить, но против фактов не попрешь. Теперь вот Ирка. Версия о переутомлении критики не выдерживает. Отравление тоже маловероятно, ели мы в прошлый раз и вчера совершенно разные продукты. Более странным кажется то, что с Иркой двое суток в больнице было все нормально. Стоило ей прийти домой — опять этот страшный, непонятный приступ.

Да. Жизнь во все на свете заставит поверить.

На работу идти не было никаких сил. У меня высокая квалификация, меня уважает начальство, и я думаю, мне простят, если я наплету что-нибудь вроде угрозы затопления из-за лопнувшей трубы в ванной. Знаю, что врать не хорошо, но вы же не хотите, чтобы весь мой трудовой коллектив ломал головы над тем, что же происходит у меня дома.