Владимир Кравченко

Обманчивый мир

Я не верю в привидения, в домовых, колдунов и прочую ерунду, и все же, признаюсь, было жутковато. Прислушиваясь к ночным шорохам и успокаивая себя придуманным мной объяснением, я уснул под утро.

На следующий день, как только проснулся, я, конечно, отправился в больницу. Ирка была в полном порядке, но ее не отпускали. В выходной врачей не было. Без их диагноза не выписывали. Я принес ей одежду, апельсины, книгу и еще что-то. С ней мы еще раз уговорили себя, что это обычный случай переутомления. Может, и отравились, черт его знает. Главное — сейчас все в порядке. Мы как будто успокоились, если это можно так назвать после пережитого.

— Сходишь к мамке принесешь Юльке кофту. Она на второй полке в шкафу, — тараторила Ирка, — мамке надо вишню помочь собрать, ну и домой с ведерко принесешь. Меня в понедельник отпустят, я приду, варенье сварю или компот. Чего ты больше хочешь зимой?

Я жадно смотрел на это родное живое лицо, стараясь вытеснить стоявшее перед глазами вчерашнее, безвольное, с пустыми глазами.

Есть же в организме какая-то система защиты, которая мешает воспринимать объективно самые ужасные моменты нашей жизни, которая помогает их быстрее забыть, когда эта система дает сбой, человек сходит с ума от нервных потрясений. У нас с Иркой эта система, судя по всему, работала удовлетворительно. Дня через два, я думаю, мы будем это вспоминать уже не со страхом, а, может, с удивлением.

Теще я сказал, что Ирка в больнице, но чтобы не волновать их, не стал все разукрашивать. Просто сказал, что в ванной перегрелась и потеряла сознание. Тесть начал кричать на тещу, что та тоже в горячей бане долго сидит, потом выходит, и сил у нее нет, и голова болит.

— Да дело не в этом, — оправдывалась теща, — у нас с Иркой малокровие — анемия.

Я сильно сомневался в тещиных медицинских познаниях, но спорить с ней не стал.

Выходные как-то пролетели в делах. У тещи сад, огород. Полвоскресенья делал телевизор у знакомого. Друзья звонили. Спрашивали, что с Иркой случилось. Афишировать произошедшее не хотелось, и я уклончиво отвечал: „Ерунда. Все в порядке“.

Друзей у нас очень немного. Только с возрастом понимаешь, что дружбу надо беречь с самого детства, как это ни банально звучит. Чем старше становишься, тем вероятнее, что новые знакомые останутся просто знакомыми. Никак не друзьями. Если всем открываться, делиться своими проблемами — легче не станет, останется еще большая пустота в душе. Это зависит от того, как человек к тебе относится. Если искренне сочувствует, расстраивается вместе с тобой — тебе, действительно, станет легче. Если сочувствие фальшивое, и он просто с удовлетворением отмечает, что у него не самая худшая жизнь — у тебя, кроме чувства беспомощности, ничего не останется.

В понедельник Ирку выписали. Она себя прекрасно чувствовала. Врачи поставили диагноз: отравление. Что ж, может, и так.

Я пришел с работы, и мы сходили к родителям, чтобы сказать, что все в порядке. Юльку решили оставить. Ей до школы осталось меньше месяца. Пускай порезвиться. Дома мы ее заставляем писать, читать, а бабушка есть бабушка. Балует.

Дома Ирка приготовила человеческую еду, и мы сидели перед телевизором ужинали. Пока я был один, из горячего ел только яичницу.

Звонок. Я взял трубку.

— Привет.

— Привет.

Я узнал голос Анны.

— Как там Ирка?

— Да все нормально, слава Богу.

— Чего делаете?

— Только что пришли, ужинаем.

— Олег пиво купил, сейчас придем, посидим. У тебя там, по-моему, рыба на балконе висит.

— Приходите. Правда, рыба не совсем сухая.

— Ничего, с пивом потянет.

— Ждем, — сказал я, кладя трубку.

— Кто там? — Ирка оторвалась от телевизора.

— Анна звонила. С Олегом сейчас придут, пиво принесут.

— Вы этой рыбе не дадите высохнуть.

Одному рыбаку я сделал гаражный замок. Мы вместе работаем, поэтому деньгами брать как-то неудобно, и он мне дал килограммов пять недовяленой рыбы. Ирка же любит, чтобы она была сухая, как доска. Я ее развесил на балконе и со следующего дня стал таскать по одной оттуда. Ирка ругается, но садится рядом и муслявит этих окуней вместе со мной. По-моему, эта рыба так и не достигнет желаемой степени сушености.

Медины Анна с Олегом живут недалеко. Они получили квартиру в то же время, что и мы. Нам просто повезло. Мы, наверное, последние, кто еще по социалистической традиции безвозмездно получили квартиру. Это по теперешним-то временам. Живем здесь уже года три и полтора из них знакомы с Анной и Олегом. Ходим друг к другу в гости, праздники вместе справляем, хотя, что нас связывает, я не понимаю. Мы абсолютно разные люди. Мы с Иркой намного проще и живем в относительном согласии и любви. Они же частенько ссорятся, не пытаясь искать компромисса. Врут друг другу, нередко втягивая нас с Иркой. Я не говорю, что мы с Иркой святые, а они нет. Просто хочу сказать, что мы разные.

— Ты чего это заболела, подруга? — налетела Анна с порога.

Она постоянно такая энергичная.

— Да просто переутомилась, — принимая гостей, улыбается Ирка.

— Это Вовка, наверно, по ночам тебе спать не дает. Вовк, если будешь Ирку так мучить, я тебя кастрирую.

— Вряд ли потом тебе Ирка за это благодарна будет, — засмеялся я. Посидели мы, потрещали, пиво попили. Уходя, Анна спросила:

— Что, Ирин, колечко не носишь?

Две недели назад у Ирки был юбилей — тридцать лет. Анна с Олегом, заметив, что у нас нет обручальных колец, подарили ей золотое обручальное кольцо. У самой Анны на руках кольца три, в ушах золото, и Олег, когда хочет рисануться, надевает золотую печатку. Ну, нравится им. Мы с Иркой к этому более равнодушны.

— Будет какой-нибудь повод, надену, — смутившись, ответила Ирка. Попрощавшись, мы стали готовиться ко сну.

— Не понимаю, как можно дарить обручальные кольца? — рассуждала Ирка, — мне кажется, такие вещи только муж с женой или жених с невестой друг другу дарить могут.

— Мне тоже так кажется, — ответил я.

— Как я его, обручальное, буду носить, зная, что это не ты мне его подарил?

— Я обязательно тебе подарю.

— Да я не о тебе. Живем мы, слава Богу, и без колец нормально. Что мне с этим кольцом делать?

— Пусть лежит.

Не досмотрев какой-то нудный фильм, мы уснули.

Меня разбудила Ирка. Еще не проснувшись, я знал — что-то случилось. В мой сонный мозг проникли Иркины стоны. Долю секунды я соображал, где нахожусь, потом мгновенно вскочил и включил свет. Передо мной опять лежала та, чужая Ирка. Ужас корявыми пальцами сжал мою грудь. Я схватил Ирку за плечи, стал трясти и орать, пытаясь разглядеть в неподвижных глазах живой огонек.

Телефон.

— Алло, „скорая“, быстрее, жене плохо!

Назвав адрес, я снова бросился к Ирке. Она все стонала. Надрывно. Как будто держала на себе непосильный груз. Пытаясь поднять ее, я почувствовал, что все ее мышцы сковало судорогой.

— Ира! Ира, очнись!

Она начала реагировать на пощечины. В ее ничего не выражавших глазах проступила боль. Господи, это лучше, чем ничего.

— Ира, Ира, — заглядывая ей в глаза, звал я.

Зрачки из никаких сначала сделались мутными, потом, как в кромешной тьме, нащупали меня. Не сильно хлопая ладонью по щекам, я возвращал ее в сознание.

— Не надо, — зажмурив глаза и отворачиваясь, простонала она.

— Ирка, что случилось, что с тобой?!

— Я не знаю, — она заплакала, — мне плохо, Вова.

— Я в „скорую“ позвонил, сейчас приедет. Потерпи.

Слышно было, как за окном подъехала машина. Я побежал открывать дверь.

— Это вы вызывали?

— Да. Проходите. Жена пришла в себя уже.

— А мы, по-моему, у вас были недавно?

— Да. Мы два дня назад вас вызывали, было то же самое, только очнулась она тогда по дороге в больницу.