Владимир Кравченко

Обманчивый мир

— Передозировка, чего там еще может быть. Тетя Нина рассказывает: пришел домой, вроде нормальный. Посидел, кино посмотрел немного. А тетя Нина, уж, сколько с ним мучается, в его сторону посматривает. Потом встал, говорит, и вышел. Она за ним. Смотрит: тот в туалет зашел. Нет и нет. Она подошла, постучала потихоньку — ни звука. Еще постучала посильней, слышит, вроде как хрипит. У самой сил не хватает, что бы дверь-то выбить, побежала по соседям. Пока мужиков нашла, пока те прибежали, пока дверь высадили, а он там уже готов. Лежит, скрючившись, пена во рту, рядом шприц валяется. Тут они к тете Маше Наташкиной: у них ведь телефон, хоть через коммутатор железнодорожный, но скорую вызвать можно…

Ирка там еще что-то рассказывала, но я уже не слышал. У меня перед глазами стоял Серега таким, каким я его видел вчера. Черт меня дернул дать ему деньги. Сказал же сначала „нет“. Добрая душа. Какого хрена он приперся в такую даль, чего он тут делал? Мы с ним и друзьями-то не были. Да это и без разницы. Умер-то он благодаря моим деньгам! Вот еще тяжесть теперь на душе. Ирке я, конечно, не скажу про это. Черт, теперь не денешься никуда от этого противного чувства вины. Конечно, он и без меня когда-нибудь пришел бы туда, куда шел, но лучше бы когда-нибудь. И без меня.

Весь ужин у меня не выходила из головы эта история. „Ну, — думаю, — осталось только себя за волосы по квартире потаскать“. Чтобы успокоиться, пошел в подвал, нашел какой-то столетний приемник и стал его разбирать. Здорово помогает.

После армии было одно увлечение — гитара. Чуть ли не фанатом был „Наутилуса“. Пел перед зеркалом вместе с Варшавским из „Черного кофе“, вернее, он пел, а я с гитарой кривлялся, открыв дверь шифоньера с большим зеркалом внутри. Зарабатывал я неплохо по тем временам, и по случаю купил две электрогитары: бас „Урал“ и ритм „Аэлита“. Начал собирать примочки к этим гитарам, усилители. Некоторые даже работали. Сейчас от всего этого — одна электрогитара на стене висит для красоты. Но паяльник в руках не разучился держать, и время от времени тому что-нибудь починю, этому. Успокаивает.

Ирка из ванны вылезла.

— У тебя ничего не болит?

— Нет, — ответил я, ковыряясь в этом безнадежном приемнике.

— Непонятно что-то. Голова болит, прямо в затылке.

— Перегрелась опять, наверное.

Ирка родилась в Узбекистане, недалеко от Ташкента. Как ее родителей, хохлов, туда занесло, одному Богу известно. Прожили они там двадцать лет и, после кратковременных остановок на постоянное место жительство в нескольких местах по всему Поволжью, наконец-то остановились в этом поселке. Тестю смена климатических поясов оказалась по барабану. А теща с Иркой трясутся от холода. Ирка не упускает возможности посидеть „недолго“ в кипятке. Наберет полную ванну и сидит там полчаса, один нос из воды торчит. Выходит из ванной, как закипевший чайник.

— Сколько раз тебе говорить? Не барахтайся долго в горячей воде. Сваришься когда-нибудь, южная ты наша.

— Там вода выливается. Если будешь купаться, иди сам себе закрывай, я что-то не могу, — сказала она и прямо в халате на голое тело прилегла на подушку.

Приемник мне надоел, тяжесть в душе никуда не ушла. Я выключил блок питания и встал, но, наверное, я долго сидел, разглядывая резисторы с конденсаторами, и слишком резко встал. Кровь отхлынула от головы, и мне пришлось опять сесть, чтобы не упасть из-за помутившегося сознания. Ничуть не связывая это с плохим самочувствием жены, я все же удивился этому, как мне показалось, случайному совпадению. Повернувшись к Ирке, я с ужасом обнаружил ее без сознания. Глаза были широко открыты, но никуда не глядели. Руки безвольно сползли, распахнув не завязанный халат.

Напрасно физики утверждают, что не существует скорости, превышающей скорость света. В этот момент скорость химических реакций в моей голове превысила критическую, минимум в три раза. У меня прокрутились все серии „Пятницы тринадцатого“, просмотренные еще в армии, во время дефицита западной кинопродукции — это меня здорово потрясло. Я пулей подлетел к супруге, поднял ей голову. Она надрывно застонала, как будто на нее положили строительную плиту.

— Ира! Ирка! — орал я, давая пощечины.

— Поняв, что это бесполезно, я вспомнил о телефоне. Целую вечность я говорил наш адрес диспетчеру „скорой помощи“. После долгожданных слов „ждите, выезжаем“, я ринулся на кухню и удостоверился, что все ручки на газовой плите в положении „выключено“. Открыв все форточки, я опять пытался привести Ирку в чувство. Безрезультатно. Она продолжала то ли хрипеть, то ли стонать. Где же „скорая“? Подходя к телефону, я заметил, что я к нему не подхожу, а подползаю на коленках. „Какой кошмар“, — подумалось у меня где-то в районе нижней челюсти. Кое-как набрав две цифры, я опять назвал наш адрес и сказал, что мы умираем.

Каким образом я добрался до двери, черт его знает, но машину „скорой помощи“ я встретил на улице. Потерять сознание мне не давал страх за Ирку. Какое счастье, что Юлька у тещи. С помощью соседей Ирку перетащили на носилки. Из меня помощник был плохой. Я стоял и пытался суетиться, держась за стены.

Координация движений постепенно восстанавливалась, зато сильно начала болеть голова.

До меня дошло, что на меня орут все вокруг. Я начал врубаться: им нужны наркотики. Действительно, что они еще могли подумать?

Ирка больше не хрипела. По дороге в больницу я все время прикладывал ухо к ее лицу. Дышит. При въезде в больничный двор она опять застонала и вроде начала приходить в себя.

— Вы должны нам сказать, что вы принимали, — орали на меня, как на мальчишку, который уже не первый раз ворует у них деньги.

— Да ничего мы не принимали, не кололись и не нюхали. Надо в квартире пробы воздуха взять. Бывает же в подвалах какой-то газ выделяется, — пытаюсь тоже орать я, хотя у меня нет сил. Тут же понимаю, что вряд ли найдется в приемном покое необходимая для пробы аппаратура.

— Поймите, мы должны ее как-то лечить. Для этого нам необходимо знать причину. Вы хотите, чтобы она парализованной осталась? У нас позавчера умерли три человека, если бы мы сразу знали причину, их можно было бы спасти.

Я их понимал. Но сам был в полной растерянности. Мои мысли, как слепые котята, ничего не проясняли, будто шел мимо колдун в плохом настроении и плюнул в нашу сторону.

Ирка пришла в себя, но разговаривала и двигала руками, как в замедленной съемке; иногда по ней пробегала крупная дрожь. Впрочем, и я дрожал, как после месячного загула.

Пришла женщина, видимо, дежурный врач. Мы с Иркой по очереди рассказали все, как было. Краем уха я услышал, что оказывается, пока я в машине в себя приходил, у нас в квартире произвели небольшой обыск на предмет обнаружения наркотиков.

На мой вопрос „Где ключи от квартиры?“ мне сказали, что оставили у соседей.

Давление, температура, размер зрачков и т.д. у Ирки оказались нормальными. После того, как она решила несложный пример на умножение, я понял, что все позади. Копошившуюся личинку сомнения я как мог старательнее раздавил и пошел покурить, чтобы унять дрожь.

Что же все это значит? Возможно, Ирка действительно перегрелась в ванной, а я просто от нервов. Наверное, из-за Сереги расстроился, потом встал резко, давление упало, и мне стало плохо. Ведь бывает так. Потом увидел Ирку и окончательно одурел. Лучшего объяснения, я чувствовал, все равно не найти. Я стрельнул вторую сигарету у водителя „санитарки“. Переваривать все это с сигаретой проще.

Ирке укололи успокоительное и увезли в палату. Мне сказали не уходить. В таких случаях звонят в милицию, и мне предстоит еще одно объяснение.

До трех часов ночи я просидел у кровати жены. Она полностью пришла в себя, и мы с ней тщетно пытались пролить свет на происходящее. В конце концов, она меня прогнала домой, сказав, чтобы я был осторожней. Поцеловав ее, я ушел.