Владимир Кравченко

Обманчивый мир

Ждать пришлось недолго. Через некоторое время Ирка сказала, что у нее начало ломить в висках, я посмотрел на осциллограф — линия была неподвижной. Гоша встал и начал ходить по квартире, чтобы лучше сосредоточиться на своих ощущениях. Я чувствовал, что у меня более энергично стало биться сердце, но это, возможно, от волнения и напряженного ожидания. Я посмотрел в окна: нет ли каких-нибудь подозрительных лиц, которые могли бы как-то воздействовать на нас с улицы. Иркин взгляд уже определенно изменился. Она кивнула в сторону Гоши:

— Смотри, его качает.

Гоша шел из кухни, дотронувшись до висков пальцами, и у него, действительно, подкашивались ноги.

Процесс лавинообразно нарастал. Сердце у меня отчаянно колотилось уже в голове.

— Все, хватит, уходим, — сказал я.

— Подожди, — говорит Гоша, — что-то я еще ничего не чувствую.

— Гоша, я тебя прошу, спорить будем на улице.

Я опасался, что он захочет остаться, чтобы в полной мере все прочувствовать, поэтому взял его за рукав и потащил к двери.

— Быстро обувайся, пока „скорую“ не пришлось вызывать.

Ирке повторять не надо было. Уже ученая. Быстро обулась и выскочила за дверь. Я смотрю, что у Гоши координация совсем нарушилась, и он не может в ботинки попасть. Пока он бормотал про то, что ему совсем не плохо, я ему помог надеть ботинки, чувствуя, как меня самого все конкретней накрывает. Ирка вернулась, и мы вдвоем под руки вывели Гошу из подъезда.

У другого подъезда сидели женщины и с интересом наблюдали, как мы, качаясь, доплелись до лавки и грузно приземлились.

Мы уже привыкли к повышенному вниманию к нашим персонам и старались не обращать внимания. Не орать же им: „чего вылупились“, „глаза сломаете“ и т.д. Мы старались быть выше этого.

— Ну, как самочувствие? — спросил я у Гоши, который уже начал приходить в себя и размазывал по лицу крупные капли пота.

— Что-то я ничего не почувствовал, — ответил он.

— Не почувствовал? Да я тебя кое-как в ботинки засунул. Ты что не помнишь, как ты, опираясь на нас, вышел?

У Гоши в памяти, видимо, только сейчас начали восстанавливаться последние прошедшие минуты, и он начал осознавать, что с ним, действительно, было что-то не так.

— Главное, как незаметно накрывает, — удивляется он, — мне, действительно, казалось, что все в порядке.

— Ладно, пошли отсюда, это все надо переварить, а завтра еще что-нибудь придумаем, — сказал я.

Надо было вернуться и выключить телевизор с осциллографом. Гоша дернулся было со мной идти, но я ему не разрешил.

Зеленая линия все так же невозмутимо стояла посередине экрана. Я выключил все. Зажег спичку и поднес ее к отдушине, может, думаю, газ какой оттуда идет. Нет. Ничего. Меня опять накрывать стало, и я вышел.

Гоша все еще сидел, вспоминал и удивлялся пережитому. Для нас с Иркой тут уже ничего удивительного не было, но узнать его мнение об этом нам было очень интересно. Вот только он, как и мы, терялся в догадках.

Под неусыпным наблюдением любознательных соседушек мы покинули наш двор и на всякий случай обошли весь дом. Нет. Ничего подозрительного. Такие вот озадаченные мы пошли прочь.

Разгадка оказалась очень простой.

В сущности, этот эксперимент только еще больше убедил нас, что наша судьба здесь ни при чем. Мы вспомнили, как Любовь Васильевна (стоит ли теперь так уважительно ее звать?) обмеряла нас шерстяными нитками и затем жгла их, а они не хотели гореть. Отсюда был вывод: плохи наши дела. Попробовали и мы. Независимо от того, обмеряли кого-нибудь этими нитками или нет, горят они одинаково хреново. Впоследствии мы специально ходили в церковь, чтобы посмотреть, как горят свечи в этом святом месте. Трещат они там так же, как и в нашей неблагополучной квартире.

Когда встаешь перед неразрешимой задачей, теряешь веру в людей и оказывается, что тебе некому помочь — начинаешь думать сам.

Собрав все факты воедино, мне стало ясно: перед каждым вот таким драматическим случаем мы интенсивно пользовались газовой колонкой. Так как из „Горгаза“ приходили и ее смотрели, да я сам там лазил, проверить мое предположение оставалось только одним способом: перестать ею пользоваться. Предположение мое оправдалось. Уже больше месяца мы живем и пытаемся забыть те страшные дни. Греем воду в кастрюлях на газовой плите, чтобы помыться, и боимся даже дотрагиваться до этой колонки. То ли, вопреки всяким проверкам, там все-таки газ пропускает, то ли недостаточна тяга, то ли из-за своей изношенности она при нагревании пары какие-нибудь ядовитые выделяет — для нас это загадка. Главное — причина установлена. И теперь мы мечтаем расплатиться с долгами и купить новую колонку, лучше бездымную. Есть, говорят, такая, которой не нужен дымоход.

После того, как мы ловили инфразвук, звонила Любовь Васильевна, говорила что-то о Марии Григорьевне и, по-моему, намекала, что нужны еще деньги. Я ей сказал, что мы в ее услугах больше не нуждаемся, на что она очень рассердилась и, очевидно, хотела мне рассказать историю, как кто-то не послушался ее и поплатился за это, но я бросил трубку.

Я стараюсь относиться к этому философски. За все сейчас (хотя если подумать, не только сейчас) нужно платить. Вот мы и заплатили. За житейскую мудрость. Дорого, конечно. Сюда относятся не только деньги, но и истраченные нервы. Но так распорядилась жизнь.