Владимир Кравченко

Обманчивый мир

— Слушай, — говорю я Верке, — ты тут, наверное, сама дойдешь. Мне надо одному побыть.

— Конечно. Ты только Любке не говори, что я тебе говорила и, вообще, что меня знаешь, а то зло причинить гораздо проще, чем добро.

До родительского дома было совсем недалеко, а мне требовалось время, чтобы все обдумать, и я сел на первую попавшуюся лавочку.

Это был удар. Передо мной вырисовывалась страшная картина. Какой смысл Верке говорить так о Любви Васильевне, зачем ей мне врать, что она ее знает? А мы с Иркой ведь абсолютно незнакомому человеку доверились. И кто теперь знает, существует ли в Самаре Мария Григорьевна, которая работает над нашей кармой. И вообще может это все чушь собачья?

Какой кошмар! Бедная Ленка. Сколько раз за это время мы ее прокляли, мало того, я же ее застрелить хотел! То-то Любовь Васильевна так испугалась: это же криминал, и она здесь, без сомнения, всплыла бы.

Зерно сомнения во мне прорастало с сумасшедшей скоростью. Мне надо было срочно поделиться этим с Иркой, будто я боялся, что все мои мысли разлетятся в разные стороны. Я встал и быстрым шагом направился к тещиному дому.

Уже было светло. Ирка не спала, она, конечно же, волновалась. Чувство вины перед ней извивалось слабым червяком под тяжестью сделанных мною выводов. Я ей сказал, что был с приятелем у нас дома. Выпивали. И, самое главное, приятелю стало плохо, вопреки тому, что говорила Любовь Васильевна.

— Ты представляешь, — с воодушевлением говорю я, — возможно, все, что она говорила, ерунда. Помнишь, когда мы чай у нас пили и альбом наш смотрели, она сказала, что раньше Лариску знала, когда та кондуктором работала. А перед нами она делала вид, будто по фотографии узнала про ее лицо. Насчет Юльки тоже совсем не трудно. Все дети обожают собак и кошек и лезут к этой бродячей братии на улице, пока их кто-нибудь не укусит или напугает. Даже если бы перед этим Юльку Малыш не напугал, мы бы все равно порылись в памяти и нашли какой-нибудь похожий случай.

— Ты хочешь сказать. Что Любовь Васильевна все придумала?

— Я не знаю, но ничто не мешает так думать. Скорее, наоборот. Если вспомнить все, что она говорила, то приходишь к выводу: это для того, чтобы набить себе цену. Практически же мы не видели ничего такого, что говорило бы о ее экстрасенсорных способностях, а сказать можно что хочешь.

Говоря все это Ирке, я сам себя все больше и больше убеждал в том, что Любовь Васильевна просто аферистка. Но каким чудовищным способом она зарабатывает себе на жизнь.

— Это что же, — Ирка была просто ошарашена, — нет у нас никакой испорченной кармы? Может и Марии Григорьевны не существует в Самаре?

— Скорее всего, так оно и есть. Она взяла у нас тысячу двести рублей для кого? Для Марии Григорьевны. А ей самой, сказала, ничего не надо. И тут же перед нами заполняла какие-то налоговые бумажки. Она что же, за эту Марию Григорьевну налоги платит? Не стыковка эта объясняется просто: Мария Григорьевна нужна для того, чтобы было на кого спихнуть свои возможные неудачи. Деньги она, конечно, забрала себе, а все эти бумажки и разговоры о налогах — для придания солидности ее деятельности.

— Разве так можно с людьми поступать?

— Это по твоим понятиям нельзя. К сожалению, не все такие, как ты.

Я не спал целые сутки и решил: подремлю немного, затем решим, что делать дальше.

Первым делом мы нашли этого нефтяного эколога с дозиметром. Была суббота, но я сказал ему, что это вопрос жизни и смерти, и он согласился приехать. Встретил я его на улице. Мы тут же, около дома, замерили радиационный фон. Он оказался в норме. Дома мы поймали двенадцать альфа— или, не знаю, бетта-частиц, что тоже укладывалось в рамки.

— А что у вас случилось? — спросил этот добродушный дядька.

Мы ему сказали, что вечерами здесь вполне можно ласты склеить, и мы не знаем, как с этим бороться. И бабки не помогают, и экстрасенсы превращаются в аферистов. На что он нам ответил, что мы, конечно, зря приплели сюда нечистую силу.

— Это может просто природный газ, на котором мы варим суп и греем воду, — сказал он, — и который, как известно, практически не имеет запаха.

— Почему же на жену и на дочь это действует чаще, чем на меня? — спросил я.

— Ну, вы, наверно, более устойчивы. Ваша жена все-таки женщина, а о ребенке вообще говорить не стоит: у него организм не столько лет травится выхлопными газами и пестицидами, как ваш.

— Но мы проверяли, вызывали „Горгаз“, — говорит Ирка, с надеждой смотря на дядьку, будто желая получить у него ответы на все вопросы, — и почему все происходит только вечером?

— В любом случае, — сказал он, пожимая плечами, — не стоит доверяться людям, с подозрительной репутацией добрых волшебников.

Он ушел, а я, сомневаясь в добросовестности работников „Горгаза“, стал разбирать газовую плиту. Не было трубочки, которую я не проверил с помощью мыльной воды. То же проделал и с газовой колонкой, но ничего подозрительного не обнаружил.

Несмотря на то, что мы вернулись на несколько дней назад и опять не знали причину нашего бедственного положения, все же это было лучше, чем осознавать себя обладателем чужой судьбы с неизменным летальным исходом. Гоше тоже следовало бы открыть глаза на Любовь Васильевну. К счастью, к нему не пришлось идти, он сам явился. Перебивая друг друга, мы с Иркой выложили ему все в новом свете. Конечно, он был очень удивлен и поражен коварством своей знакомой. Однако, какой там знакомой. Так же когда-то узнал о ней, как и мы.

Вероятно, в большинстве случаев ее эксперименты были удачные, иначе, какой резон ей этим заниматься. Может, у кого-то их беды сами собой проходили, а она приписывала это исключительно своему умению улаживать конфликты между нашим и не нашим мирами. Может, действительно, какие-то способности у нее есть. Но в нашем случае мы видим в ней только желание легко поживиться за счет чужой беды.

— А как же деньги, которые вы ей заплатили? — спросил Гоша.

— Да черт с ними, лишь бы о ней больше ничего не слышать, — говорит Ирка, — пускай ее Бог накажет. Тут главное не деньги, а то, что она нам наговорила.

— Да, — согласился Гоша, — неужели она не боится? За такие вещи по голове не гладят.

— Только, ради бога, не трогайте ее и не надо разбираться. Пускай подавится этими деньгами. Вдруг она и правду может сделать какую-нибудь гадость.

Я не знал еще, соглашаться с Иркой или нет, но я ее понимал. Тема нечистой силы уже, мягко говоря, надоела. И я был полон энтузиазма решить эту задачу с научной точки зрения. Мне опять вспомнилась та статья об инфразвуке, и если он имеет место здесь быть, его надо уловить. В качестве микрофона я думал использовать тридцативаттную акустическую систему. Мощные диффузоры ее динамиков должны уловить столь низкочастотные колебания воздуха. Подключив ее к осциллографу, я думаю, можно будет эти колебания наблюдать на экране.

— Если хочешь, оставайся с нами, — сказал я Гоше, — Ирка будет как индикатор, потому что на меня иногда не действует, а мы с тобой будем ловить инфразвук. Примем меры предосторожности, чтобы в любой момент можно было покинуть квартиру.

Гоша согласился, сказав, что ему самому интересно, и если он это испытает, может, ему тоже придут какие-нибудь дельные мысли.

Сказано — сделано. По опыту мы уже знали, что это начинается между девятью вечера и часом ночи. К этому времени у нас все должно быть готово. Я соорудил свой уловитель, поставил самую большую чувствительность так, что если в подъезде по лестнице кто-нибудь шел, зеленая линия на экране осциллографа начинала заметно дергаться. Я полагал, что для воздействия на организм человека, нужна более внушительная мощность, которую, если она есть, я должен уловить. Мы искупались в ванной и чистые, но полностью одетые и готовые в любой момент выйти, сели перед телевизором и стали ждать.