Владимир Кравченко

Обманчивый мир

— Вы уверены? — заглядывая ей в глаза, с надеждой спросил я.

— Я говорила, что та цыганка сильная, но она одна и к тому же нигде не училась. Она может только догадываться, что происходит, и не сможет противостоять нам с Марией Григорьевной. Был случай у меня. Снимала я порчу с одного парня. Жена ему наделала всяких гадостей. Не сама, конечно, заплатила, и все. Так вот, на втором сеансе чувствую: плохо мне. Бабка, которая порчу делала, на меня давит. Ей ведь „обратка“ получается. С тех пор у нас противоборство началось. „Ну погоди, — думаю, — выцеплю я тебя“. Шла как-то от Мишки Жодина, знаете его, наверно. Его магазины прибыль ему перестали приносить, а я его бизнес исправляла.

Прохожу, значит, мимо домика одного и чувствую: тянет меня туда, сил нет сопротивляться. Захожу на крыльцо, а рядом на огороде женщина копалась. „Вы, говорит, к тете Нюсе?“. „Да“, — говорю. „Лечиться пришли?“. „Ну, — думаю, — вот ты мне и попалась“. От этой женщины узнала, что тети Нюси этой дома нет, ушла к дочери, потому что ее сын-наркоман побил. Сама она выпивает хорошо. Я ушла. Дня через два прихожу к ней, она открывает, говорит: „Вы к кому?“. А сама, видать, поддала уже. Я ей говорю: „К тебе, карга старая. Если ты еще на меня давить попробуешь — я тебя закрою, ясно?“. Ну, она догадалась сразу, испугалась. „Извини, — говорит, — я бы вообще этим не занималась, но у меня сын все время деньги требует“. Я когда уходила, сказала ей, что она скоро отойдет. Она вцепилась в меня. Почему я так сказала? А я сама не знаю. И через неделю сын забил ее до смерти. Бывает дар от Бога, а люди не знают, что с ним делать. Его надо развивать.

Мы собрались уходить.

— Во сколько завтра вы сможете к нам прийти? — спросил я.

— После обеда. Вы ко мне зайдите, а то я буду полдня вашу квартиру искать.

На работе у меня тоже были какие-то разговоры за спиной. Видать, обсуждали, что у меня дома творится. Когда я попросил у механика два дня по семейным обстоятельствам, он молча, с понимающим выражением, подписал мое заявление.

Ближе к обеду Ирка пошла домой, а я зашел за Любовью Васильевной. Мы шли по улице на окраине поселка, на которой после времен застоя начали строиться наши разбогатевшие сограждане. Каких только архитектурных решений здесь не встретишь. От бараков с огромными окнами до мини замков с двумя-тремя маленькими оконцами. Бесится народ от большого количества денег.

— Ко мне раз семейная пара приходила, в этом районе живет, — говорит Любовь Васильевна, наглядевшись по сторонам, — хотели коттедж свой продавать. Проснулся муж ночью оттого, что рюмка в стенке разбилась. Смотрит, а на него с противоположной стены глаза глядят, зеленые. Он чуть с ума не сошел. Пока жену разбудил, они исчезли. И так почти каждую ночь в стенке что-то бьется, он просыпается и видит эти глаза. И жена их потом видела. Я пришла, посмотрела все кругом, выгнала их из комнаты и стала вызывать того, кому эти глаза принадлежат. Домовой оказался. Муж с недавних пор храпеть начал, а домовому не нравится. Он, чтобы его разбудить, сначала разобьет какую-нибудь склянку, а потом смотрит на него, пугает. Мужа я заговорила от храпа, и все, не надо было ничего чистить.

Я раньше жил и не догадывался, что рядом, параллельно с обычной жизнью, существует другая, необычная, непонятная и опасная жизнь. Лучше бы я и не знал про нее.

Когда мы зашли в квартиру, Любовь Васильевну передернуло.

— Ба, смотрите я вся мурашками покрылась. Сейчас мы попробуем выгнать эту грязь, — без особого энтузиазма, как мне показалось, сказала она.

Мы немедленно приступили к делу. Изредка перекрещиваясь и бормоча, очевидно, молитвы, она разожгла на газовой плите в ложке ладан. Воздух наполнился церковным благовонием. Каждый из нас зажег свечи, и мы стали обходить по периметру всю квартиру. Любовь Васильевна во главе, за ней Ирка, завершал процессию я. В каждом углу мы останавливались, и наша целительница брызгала кругом святой водой и с удвоенной силой начинала креститься и молиться так, что мы могли разобрать некоторые слова. Обойдя таким образом наше жилище три раза, мы успокоились. Надо было еще дождаться, пока наши свечи догорят. Наблюдая, как они потрескивают, Любовь Васильевна недовольно качала головой. Если бы квартира была благополучной, как она сказала, то свечи горели бы ровным, спокойным пламенем.

— А жить-то здесь можно? — спросил я.

— Конечно, можно. Если бы вы ее продали, вам от этого легче не стало бы.

— Это действует только на нас?

— Безусловно.

— Когда нам можно будет здесь на ночь остаться? — Ирке, как и мне, уже надоело быть бездомной.

— Сегодня уже можно.

— А если это опять повторится?

— Да не волнуйтесь вы, и не бойтесь.

Легко ей говорить. Мне даже представить страшно, что такое повторится. Но оснований не верить ей у нас не было. Да и не всю же жизнь ночевать у тещи.

Мы сели пить чай. Любовь Васильевна говорила не останавливаясь. Муж с женой обращались к ней, на муже была порча, у него начали чернеть руки. Она нашла у них иголку за обоями. Сестре своей сделала „денежную дорожку“, и та делает теперь успешную карьеру в администрации какого-то города. У нас в поселке многим известным людям помогает.

У нас с Иркой были опасения насчет Кати. Она тоже является членом нашей семьи. Вдруг наша порча и на нее распространяется. Ирка принесла наш семейный альбом. Любовь Васильевна подержала над Катиной фотографией ладонь и успокоила нас, сказав, что Катя „чистая, как родниковая вода“. Полистав альбом, она увидела Ларискину фотографию, единственную у нас с ее испорченным болезнью лицом. Выяснилось, что Любовь Васильевна помнит Лариску, когда та работала кондуктором в городских автобусах. Лариску трудно не запомнить.

Узнав, что прошло уже два с лишним часа, наша гостья засобиралась домой. Она отметила вслух, что напряжение в квартире стало гораздо меньше, к нашей радости. С таким жизнеутверждающим настроением мы расстались до следующего дня.

Несмотря на всю реальность происходящих событий, невольно задаешь себе вопросы: „Неужели все это правда? Неужели этот параллельный мир действительно существует?“. Видимо, да. Религия не на пустом месте возникла, и в течение всей истории человечества занимала не последнее место в его жизни. Вот в отношении себя я не знаю, каким боком это примерять. Для меня Любовь Васильевна абсолютно непостижимый человек. Ведь то, чем занимаешься, надо осознать. Я был далек от этого.

Мы обошли те места, где вешали объявления о продаже квартиры и сорвали их. Зашли к теще, забрали Юльку и вернулись домой. У нас была причина надеяться, что наша жизнь войдет в прежнее русло. Вечером мы поужинали, искупались, делали обычные дела, впрочем, с небольшой разницей. Отправляя Юльку спать, Ирина несколько раз прочитала молитву, которую нам дала Любовь Васильевна, и перекрестила ее и себя. Я тоже неплохо освоился с этой процедурой за последнее время. Мы очень надеялись, но как оказалось, зря.

Сначала Ирка пожаловалась, что у нее заболела голова. Я сидел на кухне и курил. Она пришла, села рядом. Юлька из своей комнаты позвала мать.

— Иди посмотри, что ей надо, — сказала Ирка.

Я подошел к Юльке и, поглядев в ее глаза, все понял: никакие очищения и молитвы не помогли.

— Ты чего, Юленька? Как себя чувствуешь?

— Пап, у меня рука не шевелится, — в глазах у нее была ужасно знакомая неспособность сосредоточиться.

— Вставай, дочь, одевайся скорее, пойдем к бабушке.

У меня сдавило грудь. Бессилие, беспомощность, неизвестность, что может быть страшнее.

— Ира, собирайся, мы уходим, — я, поддерживая нетвердо идущую дочь, повел ее в нашу комнату одеваться.

— Что, опять? — упавшим голосом спросила Ирка.