Владимир Хиневич

Магаданский пейзаж

Непомерно высокое небо,
волны лижут прибрежный песок.
Никогда, знаю точно, здесь не был.
Почему же, я в этом уверен,
мне до боли знакомо здесь все?

Не сказал бы, что красок здесь буйство —
очень скромен палитры запас.
Но, как будто, шестое вдруг чувство
подрисовывает безыскусно
этот северный серый пейзаж.

Генетическая моя память
враз рассеет забвения дым:
я сквозь морось увижу тумана,
как колонна зэка под охраной
на песке оставляет следы.

Даже если глаза закрываю,
как доносит сквозь шума прибой
мат и крики: „Шаг влево! Шаг вправо!“,
лай собак, иногда прерывая —
выстрел вохровца, очередной.

Непомерно высокое небо,
волны лижут прибрежный песок.
Никогда, знаю точно, здесь не был.
Почему же, я в этом уверен,
мне до боли знакомо здесь все?

1991 год

Сосед

С чаем стынущим стаканы
смотрят в потолок.
Капает вода из крана…
Бьется в крест оконной рамы
бедный мотылек.

Отсвистел пузатый чайник
все свое в свисток.
Не люблю я чай горячий.
Только это ведь не значит,
что я — одинок.

Уксус сладок — на халяву,
даром — колбаса…
Только не употребляю
я уже, а расправляю
ветрам — паруса.

На стене, как на экране,
распростерта даль,
за которой проступает,
выплывая из тумана,
весь в огнях — корабль.

Свежестью пахнет… Успею
подхватить норд-вест!
Отсыпаясь с третьей смены,
застучит протезом в стену
инвалид-сосед.

Он ворвется в своем „нижнем“,
на расправу — скор.
У него поедет „крыша“,
когда выпорхнут в дверь с криком
чайки в коридор…

1995 год

Осенний романс
или что я придумал в оправдание жене
по поводу того, где я загулял.

Я запомнить не успею
из десятка или ста
мысль, летящую с деревьев
в форме жухлого листа.

От обилия такого
все кружится, все плывет…
Я молю их: „Ради Бога,
задержите свой полет!“

Листья к мыслям прилипают
бабы каменной без рук.
И курлычет в небе стая
улетающих на юг…

Листопадит, нету спасу!
Воздух — плесенью пропах.
Кружит, кружит в ритме вальса
желтый, бурый пятипал.

Позабыв про карусели,
помогает ребятня
собирать падеж осенний
на исходе сентября.

Я вернусь не поздно — рано
утром. А жена — не спит.
Но найдя в моих карманах
пачку листьев, все простит.

Все поймет. И все — простит…

1995 год