Павел Головин
Сила духа
Из заметок Стефана Кенига.
„Я — Стефан Кениг. Мне 41 год. Я — немецкий писатель, бывший когда-то знаменитостью. Сейчас я — безработный. Мои рукописи уже никому не нужны, ко мне потеряли всякий интерес.
Помню, в прошлый раз я отослал в одну немецкую редакцию рукопись моей новой книги. Там надо мной посмеялись, и сказали, что я изжил себя. Публике нужно что-то новое, а не мои бездарные рассказики. Они также сказали мне, чтобы я бросил писать эти детские комиксы и занялся бы серьезным делом. Какое невежество! Но мне все-таки пришлось подыскать себе новую работенку.
Сначала я нанялся грузчиком. Мой напарник, такой толстый бородатый парень, все говорил мне, когда мы затаскивали в какую-нибудь квартиру шкаф, или, к примеру, рояль: „Полегче, парень! Складывается такое ощущение, что вы кроме карандаша, ничего в своей жизни и не держали“. И это была правда.
Вскоре я получил свою первую зарплату — 12 марок. Я тогда сидел в своей комнате и пересчитывал деньги. Держа их в руках, я решил написать повесть о моей новой работе, будучи совершенно уверен, что это будет мой шедевр. Через несколько дней я отнес эту рукопись в одно из издательств. Сам редактор встретил меня и сказал мне, после того, как я вручил ему свое творение: „Вы и не представляете, Кениг, сколько каждый день нам приходится читать ерунды. Но я, все же, изучу вашу рукопись, и мы созвонимся“.
Но он так и не позвонил. Я уже и не знал, что делать: кричал на всех, рвал на себе волосы. Мне нужно чем-то зарабатывать себе на хлеб.
* * *
Как-то раз, в моей квартире раздался телефонный звонок. Я схватил с радостью трубку, думая, что мне звонят из редакции, по поводу рукописи. Я ошибся. В трубке звучал голос одного моего знакомого, который предлагал мне освободившееся место на скотобойне. Я согласился. Работа начиналась утром следующего дня.
Рано утром я пришел на указанную мне улицу, зашел в серое, неказистое здание и поднялся на второй этаж. Там меня уже ждали. Я переоделся в новый синий комбинезон и прошел в морозильню. Но, как только я очутился там, к моему горлу подступила тошнота. Прямо перед моими глазами на крюках, подвешенных к потолку, висели туши растерзанных животных. Но желание есть пересилило мое отвращение. Я твердо решил, что вечером в субботу, когда все уйдут, я проберусь в морозильню и украду кусок свинины.
С первого же дня сотоварищи начали смеяться надо мной: „Вы посмотрите на этого парня. Он, кажись, немного слаб на руку“. „Смейтесь, смейтесь. Когда-нибудь вы будете целовать мне ноги“.
* * *
Настала суббота. Я подождал, пока весь рабочий персонал уйдет, и прошел в морозильню. Осмотрел свиные туши и услышал приближающееся шарканье ног. Я спрятался за тушами. „Кто же забыл закрыть дверь в морозильню?“ — услышал я голос. Это был охранник. И тут он захлопнул дверь морозильни. „Черт“, — выругался я. „Выпустите меня отсюда!“. Но меня никто не услышал. Холодильник был звуконепроницаем.
* * *
До понедельника меня здесь никто не найдет. Это конец. А я еще хотел стать известным писателем. Я достаю зажигалку и сигарету. Прикуриваю. Но, может быть, после своей смерти я буду известным, если опишу все, что случилось со мной? Бррр. Как холодно. Температура медленно опускается. Интересно: сколько сейчас? Минус 10? Возможно. Я достаю из бокового кармана блокнот и ручку, которые я ношу с собой и записываю все, что произошло со мной. Холод медленно забирает мои ноги. Постепенно я перестаю их ощущать. Невозможно пошевелить ни одним пальцем. Холод смерти медленно ползет вверх по ногам, окутывая их своей паутиной. Я отрываюсь от письма и поднимаю вверх глаза. Тут кто-то зовет меня: „Стефан!“, а затем еще раз: „Стефан!“. Я встряхиваю головой. У меня начались уже галлюцинации, поэтому я закрываю глаза. Затем холод распространяется по всему… моему телу. Левая рука почти… не слушается меня, она готова выронить блокнот. И еще здесь так глухо…“. [На этом рукопись обрывается].