Роман Апостолов
Кровавый этюд Схевенингена
Два дня в Схевенингене свирепствовала буря, а на третий — в море разразился шторм. Стальной лавиной волны прорывались к дюнам, лютый ветер срывал тучи песка с побережья и с жутким свистом уносил их прочь. Ландшафт напоминал поле битвы воды и суши за окончательное воцарение кого-либо из них и так как силы были равны, опасное зрелище грозило затянуться надолго…
В трактире, укрывшемся за дюнами, не было ни одного посетителя… За вощеным дубовым столом сидела Марта, пышнотелая хозяйка с маленькими круглыми глазками и лоснящейся чередой подбородков, утопающих в гигантской груди. Рядом с ней — ее муж, маленький, сухонький, лысоватый мужчина по имени Карос и его здоровенный брат Лукас с огромными волосатыми ручищами и недобрым взглядом исподлобья. Их гряжная одежда с сальными пятнами выдавала их неряшливость, леность и пристрастие к обжорству.
Они азартно поедали духового поросенка, натертого хреном, поминали недобрым словом непогоду, лишившую их клиентов, громко отрыгивали, обсасывая нежные косточки.
В дверь забарабанили, и Марта бросилась открывать. В трактир вошел мужчина с резкими, грубоватыми чертами лица, но чрезвычайно острым взглядом небесно голубых печальных глаз. Он поставил рисовальные доски в угол и сел на предложенный ему табурет у стола.
— Угораздило же вас в такую погоду! — подобострастно улыбнулась хозяйка, расматривая неказистую, местами заштопанную одежду посетителя. — Чего желаете?
Тот замялся и смущенно улыбнулся.
— У меня нет денег.
Лицо хозяйки вытянулось, глаза потускнели и наполнились жестким холодом и безразличием.
— А чего пришел? — прочавкал Карос. — Мы не богадельня.
— У меня есть парочка рисунков… — он протянул ему наброски. — Я художник.
Марта с мужем принялась их рассматривать с недоуменным видом.
— Ты погляди-ка! — расхохотался Карос. — Здесь нарисована только задница коня, а где остальное?!
Марта в сердцах сплюнула на пол и брезгливо оттолкнула картинки.
— А ну покажь! — вдруг оживился Лукас и долго рассматривал круп лошади, причмокивая губами (он был грешен пристрастием к скотоложеству). — Сколько хочешь?
— Чего дадите… — уклонился художник.
— Вот! — Лукас придвинул ему жбан грога.
Тот залпом выпил, достал трубку и закурил.
— Звать-то как? — спросил Лукас, всё еще любуясь конским задом.
— Я Винсент.
— Коня, а не тебя! — отмахнулся верзила.
— Его имени не знаю… — смутился художник. — Ладно, пойду, — сказал он, вставая.
— Куда ж ты в такую бурю? — изумился Карос.
— Море рисовать, — ответил Винсент, расположив на плече рисовальную доску.
— Чего? — Марта и Карос переглянулись. — Это в шторм-то?
— Сейчас море воплощает в себе огромную экспрессию.
— Ну иди, конечно, — Лукас хитро помигнул Марте. — Чего здесь торчать!
Художник подошел к выходу и в самых дверях столкнулся с коренастым, могучего телосложения мужчиной.
— Куда прешь со своими досками! — зарычал тот, потирая плечо.
— Это не доски, а мольберт! — парировал Винсент.
— Ах ты шут убогий! — он схватил художника за горло.
— Виктор, отпусти придурка! — крикнул его товарищ, следующий сзади. — Пусть убирается!
— Твое счастье, что мы здесь по делу, — прошипел Виктор, выпуская чуть не задохнувшегося Винсента.
Они вошли в трактир и поприветствовали расцветшую в улыбке хозяйку.
— Что есть перекусить? — спросил Виктор.
— Свинина с фасолью.
— Отлично! Ну и грога для согрева, а, Ганс?
Приятель утвердительно кивнул и уселся за стол.
— Клиентов, вижу, никого! — Ганс улыбнулся хозяйке, оглядев пустующие столы.
— Ни души, — вздохнула Марта. — Проклятая буря.
— А что за чудак столкнулся с моим товарищем в дверях?
— Художник. Пошел рисовать море, — она покрутила пальцем у виска.
— Кстати, господа, — влез вдруг Карос, — вы уж не обессудьте, но не предъявите ли сначала деньги, а то народ всё пошел какой-то жуликоватый.
Ганс и Виктор переглянулись, и первый чуть заметно кивнул. Виктор медленно встал, подошел к Лукасу и положил перед ним десять гульденов. В то время, как взгляды хозяйки и ее свиты были прикованы к деньгам, Виктор достал нож и ловко ударил им громилу в шею. Тот вытаращил глаза, захрипел и упал, истекая кровью. Карос выхватил разделочный нож из поросенка, но не успел и вскочить, как получил такой же смертельный удар, что и Лукас.
Хозяйка бросилась бежать, но метко накинутая на шею петля остановила ее.
— Скажи, где деньги, и останешься жить, — сказал Ганс, намотав веревку на руку.
Она достала из тайника сундучок. Открыв его, Виктор любовно погладил груду монет.
Ганс начал с силой затягивать аркан и хозяйка, задыхаясь, пролепетала:
— Вас обязательно повесят, подонки! — вскоре она захрипела и, посинев, испустила дух.
— Какого дьявола?! — заорал Ганс, смотав веревку с руки. — Мы же договорились больше не убивать!
— Этот бык, — Виктор ткнул сапогом тело Лукаса, — добром бы деньги не отдал. Знаю я таких!
Они сели за стол, доели поросенка и выпили грогу.
— Старуха была права: виселица нас поджидает за каждым углом, — сказал Ганс. — Надо перерезать глотку этому художнику! У них сильно развита зрительная память, и он нарисует наши портреты в полиции!
— Надо было придушить его сразу! Зачем ты мне помешал? — воскликнул Виктор.
Они прихватили сундук и двинулись на поиски опасного свидетеля.
…Винсент едва схватил чуть не улетевшую рамку и уже в третий раз установил ее, глубоко вкопав ноги подставок в ненадежную почву дюн. Краски приходилось доставать по одному тюбику, а так работать он не привык. Но красота бушующего моря манила его, сильно прищурившись от летевших на него туч песка, он клал мазок за мазком, пытливо всматриваясь вдаль…
Увлеченный работой, он не заметил, как к нему подошли двое и остановились у него за спиной.
— Ну и что это за мазня? — спросил Ганс, остановив руку Виктора на пути в карман.
Винсент вздрогнул и обернулся.
— Море… — cказал он растерянно, счищая налипший на картину песок.
— Где? — прищурился Ганс.
— Вот, — художник ткнул пальцем в изображение.
Злоумышленники переглянулись и загоготали, прикрывая рты руками, чтоб туда не залетел песок.
— А чего же оно красное? — успокоившись, спросил Ганс.
— Природа говорит со мной на своем особом языке… И я не стараюсь копировать то, что видят мои глаза, а пишу то, что она говорит моему сердцу. Этот глубокий винно-красный цвет — великий гнев стихии. Отчего он, я не знаю! Может, это восстает кровь всех невинно убиенных или еще что-нибудь, но возмущение ее благородно и прекрасно! Взгляните, разве вы не видите?! — Он указал на свинцовое бушующее море.
— У меня от песка тоже скоро все покраснеет! — крикнул Виктор, расчесывая глаза и снова полез в карман. Ганс перехватил его руку.
— Ну а где берег?
Винсент показал, и Ганс чуть не повалился от смеха. Даже Виктор, позабыв про зудящие глаза, от души расхохотался.
— Ну и художник! А это что за каракатица?
— Я.
Разбойники скрючились от смеха, забыв даже прикрыть рты. Не в силах стоять на ногах, они присели и сотрясались судорогами безудержного веселья.
Когда они пришли в себя, Ганс отвел Виктора в сторону и сказал:
— Мы не будем убивать этого сумасшедшего!
— Почему?! — глаза Виктора злобно заблестели. — Я не хочу на виселицу!
— Если этот чудак и нарисует наши портреты, то никто и никогда нас в них не узнает! — снисходительно объяснил ему товарищ. — Будут искать других людей, которые существуют только в его больных мозгах. А мы тем временем будем попивать винцо с девками из борделя… — он ласково погладил сундучок.
Лицо Виктора оживилось и расплылось в довольной улыбке:
— Ох и умен же ты, черт!
— А то! — хлопнул его по плечу Ганс. — Без меня ты бы уже давно… — Он осекся и деловито закончил: — Двинули отсюда!
Они оставили художника и пошли своей дорогой. Вдруг Виктор резко повернулся и быстро направился к Винсенту. Ганс, не успевший его остановить, закричал:
— Не смей делать это! — отчаявшись, он махнул рукой.
Виктор подошел вплотную к Винсенту и, еще раз окинув картину придирчивым взглядом, посмотрел в ясно-голубые, полные счастья глаза художника.
— Нравится тебе? — спросил Виктор.
— Еще не очень, — ответил польщенный вниманием Винсент. — Надо увеличить глубину цвета и добавить светлого тона в дюны…
— Нет! — нетерпеливо прервал его Виктор. — Я имею в виду вообще рисовать!
— Я сдохну, если не смогу делать этого… — помрачнев, вздохнул художник.