Адриана Самаркандова
Дед
Он был холодным и тяжелым, и что самое страшное — в сознании. Зинаида Эдуардовна лепетала что-то успокаивающее и ему и себе, затаив дыхание сняла с него одеяло, попыталась как-то обнять его, чтобы переместить, но потом поняла, что некуда. Пошла в ванную и намочила там полотенце для ног. Попыталась сперва обтереть его, но стало еще хуже. На нем была штопанная-перештопанная майка и семейные трусы — насквозь мокрые и грязные, и не снимать их было нельзя. Дедово лицо было покрыто густой щетиной, которая росла как-то кустами, под глазами появились складчатые мешки и сама кожа стала желтого цвета, а глаза были словно хрустальные и какие-то бесцветные, даже бледнее розовых воспаленных нижних век. Но больше всего Зинаиду Эдуардовну тронули почему-то его уши: дело в том, что на них был пушок, как у юношей. У него был впалый живот и сильно выступали все кости и это была откровенно чудовищная картина — у нее в квартире, на диванных подушках, на полу лежит этот умирающий человек, о ктором она ровным счетом ничего не знает!
Когда неприятнейщая процедура была закончена и даже был вымыт пол в ванной, куда Зинаида Эдуардовна умудрилась рассыпать содержимое белья, была глубокая ночь и, напоив деда, она без сил отправилась спать. Телевизор не включался очень давно — не хотелось тревожить больного.
На следующий день она вернулась как обычно с работы и поймала себя на мысли, что с ужасом переступает порог собственной квартиры, и уже продумывает свой разговор с сотрудниками милиции, которых вызывают, чтобы засвидетельствовать.
Но он лежал там и смотрел на нее из-под одеяла, какой-то такой маленький и беспомощный и взьершеный, что напоминал птенца. И каждый раз, когда кастрюлька оказывалась пустой, во время последующей процедуры, Зинаида Эдуардовна притворялась, что не видит, как из его мокрых блеклых глаз вытекает какая-то прозрачная жидкость
„Николай Федорович, давайте я познакомлю вас с моими родителями!“ — как-то сказала она, когда нашла деда лежащим на полу, рядом с перевернутой кастрюлькой. Он посмотрел на нее с удивлением и от этого ее сердце радосто сжалось, потому что дед последнее время был крайне скуп на эмоции.
Зинаида Эдуардовна сняла с полки тяжелый альбом с фотографиями и села у изголовья, а потом и вовсе на пол, чтобы ему было хорошо видно.
За это долгое время Зинаида Эдуардовна прошла все стадии сострадания, жалости, ненависти и апатии. На работе она сказала, что дома лежит прихворавший дядя, и из-за женской любви к различного вида хворям, Зинаиде Эдуардовне много советовали, успокивали и отпускали с миром за 30 минут до конца рабочего дня. Она не высыпалась и с некторой мечтательностью вспоминала о былых беззаботных днях, и, стоит признаться, открывая иной раз входную дверь, надеялась на самое худшее. Зинаида Эдуардовна на удивление быстро привыкла к новому запаху в квартире, и лишь иногда на улице принюхивалась к воротнику на пальто — уж не пропитался ли?
Но однажды дед сказал, этим своим хриплым и одновременно очень тонким голосом, что „вот помыться бы…“. Кое-как они доковыляли до ванной. Зинаиде Эдурдовне казалось, что он вот-вот рассыпется в ее руках, и старалась придерживать его едва-едва, так, что он однажды чуть не выскользнул на пол. В тот вечер дед был счастлив, и глаза его были счастливые, и все лицо было счастливым, несмотря на то, что с мокрой головой и торчащими скулами он напоминал высушенную лягушку. С этого дня дела постепенно пошли на поправку и однажды утром Зинаида Эдуардовна встретила деда на кухне. С триумфом он смотрел на нее и, широким жестом указав на чайник, произнес: „А вот и чаек ваш, Зинаида Эдуардовна! Заждались уж, наверное!“
Зинаида Эдуардовна планировала произвести с ним беседу относительно родственников и ее действий на случай, если подобное повторится еще, но из-за природной застенчиваости и деликатности она все никак не могла найти подходящего момента, боясь к тому же вызывать у него неприятные ощущения, способные спровоцировать рецедив.
А весной они поженились. Весной у многих женщин наступает пора фанатичной жажды деятельности. Это чувство большей частью инстинктивно — не огнездившиеся с особым энтузиазмом бросаются в пучину перемен и стремятся к чему-то, сами толком не зная к чему, и совершают, порой, совершенно безрассудные поступки.
Они пришли туда, как в ЖЭК, или как в сберкассу. Все было проделано тихо, без всякой помпы, с бюрократическим безразличием, лаконично и, даже, можно сказать, невзрачно. Зинаида Эдуардовна очень суетилась в тот день. Минут 20 подбирала себе шарфик, и потом даже всплакнула, когда после регистрации они пришли домой, и там было как в музее — непеременное, вечное, опостылевшее — и ее собственное отражение в зеркале, в шарфике, и назойливый провод с выключателем, прямо поперек лица, как последние 20 лет…
Так они и жили — жена прописала мужа у себя в 70-метровой квартире с потолками 3.20, муж получил паспорт с ее фамилией, и ничего в их отношениях не изменилось, даже вкус утреннего чая. На работе Зинаида Эдуардовна про изменения в своей личной жизни никому не говорила, убеждая себя, что это чистая формальность, не достойная
Сентябрь, 2001 год.