Анна Осень

Полночное признание в любви

…ты помнишь этих маленьких зеленых ящериц, которые, едва завидев нас, убегали, перебирая лапками, и прятались в трещинах огромных серых скал? Ты помнишь чаек, которые боялись нас не меньше, но тем не менее пытались схватить этих маленьких зеленых ящериц? Мы были чужие там, но, Боги видят, я более всего хочу стать одной из тех.

А помнишь ли ты изгибы той линии берега, повторенные с доскональной точностью моими ступнями? (Ведь мне казалось, что если я буду делать все как надо, не отступая ни на шаг от предписанных правил, то смогу стать одной из них).

Я запоминала каждый камень. Обрушивая на них свой вес, я была вынуждена узнавать: как давно он здесь и выслушивать его терпеливое молчание (ты помнишь? поэтому я так часто уставала). Да будут прокляты те силы, которые из года в год стремятся заставить меня сделать одно: упасть навзничь, зарыться лицом в просоленные камни, подставляя рюкзак безжалостным лучам и окунув кеды в соленую воду, лежать так и впитывать поток мыслеформ. Да будут прокляты эти силы, той же природы, что и дающие мне жизнь. Подчиняясь им, я лежу вот так лицом вниз и хочу только одного — вспомнить все до конца про людей в легких, как пена морская, одеждах. Ты ведь знаешь, мое постоянное стремление сюда — это не просто жажда тепла после московской зимы, а то, что дает мне силы жить и делает осмысленным мое существование.

Ты помнишь, как называется тот мыс, обогнув который, можно из зоны раскаленных серых скал попасть в зону несметных полчищ цикад и можжевельника, японских сосен, каменных гротов и хокку? Эти два места так непохожи, как будто находятся в разных мирах, но то же самое, навязчивое до звона в ушах чувство заставляет меня сидеть рядом с сосною на обломке громадной скалы, скатившемся в море, не знаю как давно, и смотреть на бесконечно повторяющиеся (но никогда не бывающие одинаковыми) пенные узоры. Смотреть, впитывая силовой поток, но не приобретая силы для того, чтобы встать и уйти.

Перед глазами сменяют друг друга восход солнца и первые за день красновато-золотистые блики на поверхности моря, еще идеально гладкой, раскаленный полдень и теплая, до умопомрачения притягивающая к себе соленая вода, сумерки, вновь успокоившаяся водная гладь с легкой рябью и ртутным отблеском (непосвященные могут подумать, что это утро, но это матовое зеркало специально выдает себя, выражая свою вечернюю сущность широкими пересекающимися полосами абсолютного спокойствия — следами на воде). Ты знаешь — все это не более чем впечатление от одного единственного дня, проведенного у одной отдельно наугад взятой сосны на одном из множества обломков скал.

О, Море. Хочется кричать от счастья, переплывая в сумерках Разбойничью бухту и плакать от осознания невозможности стать камнем на твоем дне, дополняя солеными каплями и без того совершенную стихию.

Море. Как бы я ни любила осенний лес и росу на утренних листьях крапивы, я не могу жить вдали от тебя, Море, не могу не слышать твоего дыхания, не видеть концентрических окружностей на бездне твоего лица от мелких осенних капель моросящего дождя, не вдыхать острый запах гниющих водорослей, выброшенных тобой на берег. Как бы мне ни были приятны лыжные прогулки по заснеженному сосновому бору с дятлами и белками — Море, клянусь, это лишь повод вспомнить каждую сосну на твоих берегах и твои зимние штормы.

Именно поэтому я сейчас сижу одна зимой и ночью в этой московской квартире и по щекам моим текут слезы — я вспоминаю бесконечно обретаемую землю — Крым. Твои виноградники и перевалы, сухие просоленные почвы и урожайные персиковые сады, родники и лиманы, степи и горы, твои подснежники и пионы, Демерджи и Роман-Кош, Керкенитиду и Кафы, Тарханкут и Казантип, Гурзуф и Новый Свет.

Поверь мне, Крым, земля разнообразная как тысяча чертей — у тебя не было еще человека, столь преданного. И сейчас, в начале января, вдали от тебя, забыв всех тех, кто паразитирует на твоей поверхности, я могу произнести это.