Когда Эвис услышала от Грачева предположение о спасении Рены, она возрадовалась, как ребенок, и умоляла его не торопиться с уходом. Взбираясь на вершины холмов, она то призывала возлюбленную кобылицу, то с молчаливой надеждой смотрела в степь. Однако ко второму шагу Солнца Грачев стал неумолим, он утвердился, что пугливая фиванка никогда не вернется к гиблому месту и ждать ее бессмысленно. Собрав немногие необходимые вещи в две кожаных сумы, они тронулись в путь. Утратив верную опору — лошадей, путники ощущали себя словно последние из команды, потерпевшей крушение корабля. Вместо течений и волн им навязывали волю изгибы путаных звериных троп и заболоченные низины, все чаще преграждавшие путь, заставлявшие часами искать безопасного прохода, даже возвращаться назад.

Пытаясь продвигаться на север, они будто увязли в болотистом крае, граничившим с узким клином дремучих лесов. Уже много дней вокруг был неизменный пейзаж: редкие холмы и озера стоячей воды, подернутые сизой дымкой удушливых испарений. Об этой серединной области Ильгодо, которую Эвис надеялась обойти правым берегом Рустма, но куда они, не зная истинного пути и потеряв доверие к карте, внедрялись все глубже, не существовало свидетельства ни в аттлийских книгах, ни в повествованиях охотливых до странствий мемфийцев. Здесь не встречалось свирепых бестий, властвующих над жизнью в южной степи, но уже в первые дни Эвис поняла, почему эти места считались так гибельны для людей.

Тучи гнуса, роившегося в гнилом воздухе, стали самым жестоким испытанием. Особо опасны были укусы небольших желтоватых мух, заражавших кровь трепосомозом или похожей, не менее убийственной инфекцией. Хотя мемфийцы и знали притирания и тайные снадобья против лихорадки, здесь их средства вряд ли имели бы успех. Теперь ни Грачев, ни Эвис не сомневались, что идут они по земле, неизвестной человеку, ибо все, кто мог сюда забрести, узнали лишь несколько часов мучительной смерти. Их самих пока надежно хранил биорегенератор и соки ядовитых трав, которыми они натирали одежду и открытые части тела.

Глухие болотные топи принуждали все больше отклоняться на восток, а значит, от русла искомой реки. К тому времени Грачев признал свою ошибку: ведь вопреки доводам Эвис, убеждавшей двигаться дальше жаркой степью, он медленно, но с неумолимостью рока увлекал в ином направлении, и теперь они вынуждены искать свой путь из забытого богами края. Путь, которого, может, и не существует. Эвис не упрекала его, но ее лицо реже посещала улыбка. Даже когда они выбрались к линии протяженных возвышенностей, где был чистый воздух и по зеленым склонам сбегали чистые ручьи, она не разделила его радости, предвидя, что и эта дорога ведет в тупик.

Обычно под конец дня, остановившись у тихой заводи, Грачев сбрасывал тяготившую плечи суму и, раскинув руки, отдыхал на влажной траве, потом брал лук со стрелами и уходил в тростники. Эвис сидела на берегу, любуясь дивно окрашенными ибисами или величественными фламинго, охаживавшими мелководье среди лотосов и игольчатых сальвиний. Эти пейзажи были приятны ей, но когда она заглядывала дальше, представляя, что они совсем не приблизились к цели, а скорее движутся в неведомые пределы, откуда нет возврата, на ее сердце ложилась мучительная тяжесть.

Ей казалось, что она обречена, утрачивая надежду и не зная конца, вот так вот скитаться, всего-то деля пищу и ложе с мужчиной. Блуждать, не зная пути, не видя больше цели и ждать, когда удача совсем отвернется от них. А ведь это когда-нибудь случится! Она думала, что ее бессмысленная гибель была бы обычной смертью обычного существа, однако она успела узнать чуть больше равных ей и теперь не имела права так покорно принимать судьбу. Вновь и вновь она размышляла о секрете жрецов Атта, странном пророчестве и роли Голубой Саламандры. Тогда вся прелесть мира казалась непрочной, пошатнувшейся и уже тонущей в таинственной черной сети.

Иногда ей безумно хотелось совершить последнюю хитрость: среди ночи вручить Грачеву активированный функциональным ходом хронопускатель и спасти хотя бы то, что можно еще спасти. Несомненно, ее бы понял Нил Кован: не мог не услышать этот последний крик Эспр Хик, да сам Грачев когда-нибудь простил бы ее. Однако хронавт не могла бы опуститься до такого малодушия сама перед собой.

Вспоминая свой мир, без боли и страха, полный истинной жизни и более невозвратимый никогда, она бросилась в чистые воды озерка, словно находя там желанное забвение. В такие вечера Эвис становилась молчалива, будто собственное печальное отражение, старалась уйти от тепла костра в темноту. Речи Грачева доходили эхом чужого времени — она отвечала что-то невпопад. Андрей замечал, как блестят в ее глазах слезы, но не понимал ту грусть, он не мог ее утешить. Он-то знал, что придет утро — воля и желание снова поведут ее.

На двадцать шестой день Торжества Гарта Могучего возвышенность, по краю которой они шли, прервалась, вдаваясь острым углом в море трав, растущих из вязких иловых отложений. Кое-где еще виднелись холмики, поросшие кустарником и одинокими деревцами, но все большее пространство занимали поля бурой грязи. Опираясь на копье, Грачев уныло смотрел на то, от чего они так долго и безуспешно стремились уйти. Справа, слева, впереди был один, давно известный пейзаж.

— Этот гадкий край! Проклятье богам, сотворившим такой мир! — провозгласил он и зло сплюнул под ноги. — Любая другая дорога была бы предпочтительнее! Чтобы выбраться из этого дерьма, нам придется возвращаться до мест, где логово пожирателей слонов и кости моего коня! Только там мы сможем начать все сначала, похоже, лишь за тем, чтобы найти еще менее уютную могилу!

— Нет. Туда мы не пойдем, — твердо сказала Эвис. — У нас есть две возможности. Попытаться обойти Ильгодо с востока — путем Арума…

— По краю земли иетсинцев?! О, да! Ты предлагаешь самую короткую дорогу в могилу! Насколько я посвящен, наследник Тимора, хотя и был помешанным, он направился туда с немалым войском. И неизвестно, жив ли он до сих пор. А кто такие мы, чтобы испытывать милость славных жестоким разбоем варваров?!

— Я тоже не желаю испытывать их милость. Без быстрых лошадей нам не проскользнуть. Возможно, есть другой путь — прямо на запад.

— Лучше скажи — прямо в болото! — Грачев снял мешок и небрежно отбросил его в траву.

— Там, где мы проходили два дня назад, — продолжила Эвис. — Я видела стадо быков, идущих через низину. Животные не так глупы, чтобы пересекать опасные топи дорогой, им неизвестной.

— Разумеется. В этой ситуации дураком выгляжу только я. А ты — леди с высоким потенциалом ума. Почему же ты не сказала об этом сразу, если та бычья тропа могла нам хоть чем-то помочь?

— Она поможет нам. Ты слишком упрям, а я не хотела с тобой ссориться. С тех пор, как мы отклонились от верного маршрута, я вообще старалась не вступать с тобой в споры.

— Милая, на моем месте мог очутиться любой. Выбирая дорогу, я руководствовался расчетами исключительно на предмет выживания: не кануть в трясине и не быть сожратым.

— На твоем месте мог быть только ты. Только ты из “здравого смысла” пошел за Роном Гулидом.

— Но что ты предлагаешь взамен? Идти стезей, проторенной рогатой скотиной?! Не важно как, не важно зачем — лишь бы следы вели на запад!

— Грачев Андрей! Я по крайней мере знаю, где мы находимся! Пожалуйста, не упрямься и на этот раз доверься мне!

— Потрудись объяснить… Ведь я не теленок, чтобы следовать за телкой, довольствуясь запахом молока. — Он мрачно улыбнулся и, не сводя с нее глаз, опустился на кочку. — Ты чего-то не договариваешь, Эвис Русс. С каких пор между нами тайны?

— Двумя днями раньше мы проходили мимо Сурмских гор. Я видела их вершины, розовые в закате. Только в одном месте они подступают так близко — я хорошо помню карту. Если мы вернемся туда и повернем на запад, мы скоро выйдем к Миет-Мет.

— Я тоже помню карту — настолько, что мне претит ее разворачивать. Миет-Мет — крошечная желтая точка посреди болот. Вот и все. Что ты знаешь о ней?

— Оттуда есть проход к Рустму.

— Обозначенный бледным пунктиром, о котором в действительности никто не может сказать ничего вразумительного. Что есть Миет-Мет?