Владимир Кравченко

Обманчивый мир

Когда отец с матерью развелись, мне было двенадцать лет. Моим сестрам было: десять лет Лариске и четыре — Кате. С Лариской мы были очень непохожи. Я всех радовал своими успехами в школе. Лариска училась неважно, и у нее не было никаких интересов. Она считала, что ее все обижают, и она достойна большего. Бывают же такие разные дети в одной семье. Катя с первого класса обнаружила незаурядные способности и неплохо справлялась с довольно толстыми книжками. Когда ей было двенадцать, мы потеряли мать.

Я в это время служил в армии. Сестры остались одни. Бабуля наша начала бегать по военкоматам, в результате из Вооруженных сил я уволился на полгода раньше. Оформив опекунство над Катей, я через некоторое время женился. Лариска, оставшись без присмотра, решила, что теперь без надоедливых наставлений она заживет так, как ей захочется. Она вышла замуж. На свадьбу мы по непонятным причинам не попали. Через полгода, разочаровавшись, Лариска развелась. Но ненадолго.

Она во второй раз вышла замуж и уехала в Тольятти к мужу. Все было замечательно. Она родила сына. У нее была просторная квартира, рядом любящий и очень неплохо зарабатывающий муж. Одно плохо: вместе с ними жила мать мужа. Это никак не укладывалось в Ларискины представления о нормальной жизни. Она решает ехать к нашей бабушке по отцу и не куда-нибудь, а в Сибирь, в Красноярский край. Бабушка не уставала нам писать оттуда и звать нас к себе жить. Ларискин муж, святой человек, бросил работу и поехал с ней.

Как оказалось, жить там надо было в маленькой деревенской избе, да еще ухаживать за бабушкой. Опять жизнь не сахар. Лариска незамедлительно возвращается. Здесь она опять разводится и начинает скитаться по общагам. К этому времени Катюха заканчивает школу с медалью, поступает заочно в институт в Самаре и там же параллельно на престижную работу бухгалтера в одну, далеко не самую плохую фирму. Я получаю квартиру, оставив отчий дом Лариске. Лариску угораздило заболеть оспой. После болезни лицо у нее сделалось таким, что всякая надежда улучшить свою жизнь с помощью замужества отпадала. Мне, по счастливой случайности, удалось очень дешево купить машину. Продал я ее в четыре раза дороже. Мы обновили мебель, поставили телефон, и у меня была возможность заняться каким-нибудь делом, которой я, правда, воспользовался не совсем удачно.

Видно, что у нас с Катей есть какой-то прогресс в отличие от Лариски, которая из-за своих скитаний и повышенных требований к жизни, осталась ни с чем. Поэтому, если приходится думать на кого-то из своих сестер, ее я исключу в последнюю очередь. Какие могут быть мотивы? Я не знаю, может, обида, может, зависть. Единственное, что непонятно, откуда у нее деньги. Ведь Гоша говорил, что за наговор платить надо, и неплохо.

Может, это и не она вовсе.

С моей двоюродной сестрой Ленкой мы, кроме „здрасте, до свидания“, при случайной встрече друг другу и не говорим ничего. Правда, она удивила нас недавно. Пришла в гости со своим мужем. Говорит, что недалеко здесь в гостях были, решили зайти к нам. Брат все-таки, а в гостях ни разу не была. Посидели минут пятнадцать-двадцать и ушли.

О Кате я и говорить не буду. Я ее, можно сказать, вырастил, сформировал ее представление о жизни и люблю ее всей своей братской душой. Не сомневаюсь, что это взаимно.

Когда мы легли спать, я Ирке в общих чертах обрисовал, что думаю. Она только повторяла: „Неужели это все с нами происходит?“. Что я мог ответить? Я знал, что не имею права впадать в панику. Мало того, я должен найти силы, чтобы поддержать жену и дочь. Но я не знал, что делать. Я совершенно потерялся. „Все будет хорошо“, — успокаивал я Ирку, хоть и не понимал ничего. Но что-то внутри меня твердо знало: не может быть плохо. Вся надежда на эту женщину. Мы не спросили даже, как ее звать.

Весь день я работал на автопилоте. Благо, что у меня высокий разряд и достаточный опыт, чтобы выполнять несложную работу, практически о ней не думая.

После работы, разыскав фотографии Лариски и Ленки, мы втроем отправились к Гоше.

— Представляешь, — говорила Ирка не то мне, не то сама себе, — сидит человек и откровенно желает нам зла, еще и всевозможные усилия для этого прикладывает. А за что?

Я не знал, что сказать.

Гоша привел нас в малосемейное общежитие. Маленькие квартирки в одном общем коридоре. Любовь Васильевна, как нам представил ее Гоша, жила с двумя детьми. Гоша говорил, что был и третий, но он умер давно. С тех пор Любовь Васильевна занялась психологией и магией. В маленькой комнатке был свободен только проход между кроватью и диваном, куда, видимо, ставилась раскладушка, стоявшая в прихожей. Тут же уместились большой шифоньер и столик, на котором стоял старенький телевизор и современный телефон с радиотрубкой. На стене висела полка, заставленная книгами по магии, психологии, оккультизму, сонники всякие, церковные книги. На ковре над диваном висели иконы.

Сама Любовь Васильевна была очень не стара. Высокая, худая женщина с резкими чертами лица. Она была улыбчива и разговорчива. Гоша нас познакомил и ушел, а мы присели на диван.

— Ну что же, — начала она, — Игорек меня немного ввел в курс дела. Он вам говорил, что я ему сказала?

— Да. Мы вот фотографии принесли, посмотрите, пожалуйста. — сказала Ирка, протягивая Ларискину фотографию.

Любовь Васильевна взяла ее и положила на стол. Потрясла правой рукой, расслабляя кисть, накрыла ладонью изображение Лариски.

— Нет, это не она, — через несколько секунд, — а что у нее с лицом?

Мы с Иркой переглянулись. Дело в том, что Лариска на этой карточке была еще до болезни.

— Она оспой переболела, и у нее сейчас все лицо в оспинах, — ответил я.

— У нее, конечно, жизнь не сложилась. Хоть и злая она на весь свет, но это не она.

Мы с Иркой еще раз переглянулись. У Ирки выражение на лице должно было мне говорить: „Видал чего?“.

— А вот эта? — Ирка дала ей Ленкину фотографию.

Любовь Васильевна опять проделала расслабляющее упражнение и накрыла карточку, но тут же отдернула руку.

— Да-а, — протянула она, — эта самая. У нее дьявол в душе. Она очень завистлива, но вы пострадали не из-за ее зависти, а из-за чего-то другого.

Она очень просто, без всякого сверхъестественного пафоса, нам все говорила. Это располагало к доверию. Тем более, откуда она знает Лариску?

— Мы же с ней не общаемся совсем, — удивляется Ирка, — за что же она нас?

По разным причинам людей заговаривают. Правда, вас очень уж сильно. Вам изменили карму. Всем троим. Ира последняя уйдет, потому что ее зацепило первой, значит, ей больше всех страдать.

— Я сначала с ума сойду, — дрожащим голосом сказала Ирка.

— Вы что-нибудь можете сделать? — у меня голос тоже был не свой.

Я посмотрел на Юльку, ее, похоже, мало интересовал наш разговор. Ну и хорошо.

— Я не знаю. Карму изменить у меня, наверно, сил не хватит. В Самаре живет наша наставница, очень сильная. Ее зовут Мария Григорьевна. Лечит только на расстоянии, у себя дома не принимает. Вот она все может. Любую колдунью закроет. У нас тут какая-то цыганка орудует. Она нигде не училась, никто из нас, поэтому, ее не знает. Но от природы у нее очень большой дар. Сидит и гадит всем. Ну не всем, конечно, а за которых платят. А деньги за такие дела очень большие берут.

— А Мария Григорьевна может нам помочь? — меня волновал только один вопрос.

— Может. Она многое может. Но она не бесплатно работает. Сейчас вообще никто бесплатно не работает, даже бабки в деревнях. А мы тем более. У нас же дипломы, значит, мы можем заниматься частной практикой законно, а для этого нужно купить лицензию, следовательно, нужно платить налоги в бюджет.

Мне неудобно перебивать разговорчивую собеседницу, но я все-таки пытаюсь:

— Сколько нам это будет стоить?

— Дорого. Тысяча двести рублей. Относительно, конечно. За вас заплатили раз в пять-восемь дороже.