Роман Апостолов

Поцелуй крылатки

— Слабо? — прищурился старик.

Маша резко ударила по пальцам, и они отскочили на противоположный край стола, а пациент скрючился на полу, истошно вопя.

Через пять минут его рука стала подергиваться в конвульсиях.

— Дело дрянь, — сказал Сурин. — Яд пошел выше…

— И что?

— Если хочет жить, надо срочно резать руку.

— Топориком?!

— Есть электропила по металлу. Срежет за мгновенье! Пусть еще хлебнет — и за работу.

Маша включила принесенный Суриным инструмент и оглянулась.

— Торопись, — сказал тот, потирая руки.

Жужжащий диск легко отделил руку, забрызгав Машу с головы до ног кровью. Юрий потерял сознание.

Старик подъехал на каталке к бару и взял бутылку джина.

— Сейчас будет самое интересное, — сказал он, прикуривая. — Агония!

Юрия и вправду затрясло мелкими судорогами, он извивался в корчах. Нечленораздельные звуки вырывались с клокотаньем из его почерневших губ вместе с кровавой пеной. Он резко выгнулся, словно пытаясь встать и пойти, но тут же опустился с жутким хрипом и затих с открытыми глазами и разинутым ртом.

— Все,—  тихо произнес Сурин.

Маша схватила зеркальце и поднесла его к губам Юрия. Затем, взглянув на его незамутненную гладь, сильно вздрогнула: ее губы страшно распухли и, казалось, вот-вот лопнут.

— Что со мной? — она отпрянула от зеркала.

— Поцелуй крылатки тоже смертелен, — спокойно ответил Сурин. — Щеку чувствуешь?

— Нет.

— Плохо. Надо резать губы!

Маша ошарашенно уставилась на Сурина.

— Не советую так шутить! — прошипела она, сильно побледнев.

— Я абсолютно серьезен! — сказал писатель. — А вот насчет алмазов я все выдумал. Там просто декоративные стекляшки…

Словно очнувшись, она схватила кочергу и бросилась на старика.

Тот, защищаясь, бросил в нее бутылку, но, промахнувшись, попал в камин, из которого полыхнул огонь и зажег ковер.

Хотя первый ее удар пришелся точно в висок, она продолжала бить, исступленно повторяя:

— Это настоящие алмазы, подонок! Признай, что они подлинные!

Все кресло было залито кровью, Сурин сидел в нем, свесив разбитую голову набок, а на губах его застыла дьявольская усмешка.

Маша, почувствовав сильное головокружение, выронила кочергу и вынула телефон.

— Алло, скорая? Я отравилась неизвестным ядом. Быстрее! Я умираю! — она назвала адрес и упала на горящий ковер. Судорожно цепляясь за ворс персидских узоров, она медленно поползла к выходу. Наткнувшись на дверь, она попыталась встать: ноги не слушались ее. С трудом дотянувшись, она повисла на ручке и поняла, что заперта на ключ.

Мерзкий старик продумал и это.

Вскоре руки онемели, и она опустилась на пол. Она лежала полностью обездвиженная и рыдала, пока смерть не задушила ее окончательно в своих объятиях.

Когда приехала скорая, дом полыхал в огне. Приехавшие пожарные развели руками: чего здесь тушить?

Почерневшие каменные стены никому не расскажут эту историю, не видя в этом смысла: она будет повторяться бесконечно или до тех пор, пока существует раздираемое жадностью, завистью, невежеством и злобой человечество…

Конец.